«…осудить Шаляпина — выгодно. Мелкий, трусливый грешник всегда старался и старается истолковать глупый поступок крупного человека как поступок подлый. Ведь приятно крупного-то человека сопричислить к себе, ввалить в тот хлам, где шевыряется, прячется маленькая, пестрая душа, приятно сказать: „Ага, и он таков же, как мы“… Такие люди, каков он, являются для того, чтобы напомнить всем нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ! Вот плоть от плоти его, человек, своими силами прошедший сквозь тернии и теснины жизни, чтобы гордо встать в ряд с лучшими людьми мира, чтобы петь всем людям о России, показать всем, как она — внутри, в глубине своей, — талантлива и крупна, обаятельна. Любить Россию надо, она этого стоит, она богата великими силами и чарующей красотой.
Вот о чем поет Шаляпин всегда, для этого он и живет, за это мы бы и должны поклониться ему благодарно, дружелюбно, а ошибки его в фальшь не ставить и подлостью не считать.
Любить надо таких людей и ценить их высокой ценою, эти люди стоят дороже тех, кто вчера играл роль фанатика, а ныне стал нигилистом.
Федор Иванов Шаляпин всегда будет тем, что он есть: ослепительно ярким и радостным криком на весь мир: вот она — Русь, вот каков ее народ — дорогу ему, свободу ему!»
Горький хотел опубликовать письмо в российских газетах, но Н. Е. Буренин, Д. В. Стасов и другие люди, окружавшие в то время Шаляпина, решили «не ворошить прошлого» и уговорили артиста не будоражить публику какими-либо объяснениями.
Объясняться тем не менее потом пришлось, и не один раз. Клеймо монархиста, едва ли не черносотенца приклеилось к репутации певца. Обвинения в чванстве, в холопстве больно задевали артиста. Горький, Теляковский, Волькенштейн удержали Шаляпина от отъезда из России, но сам факт обсуждения этой темы оказался достоянием молвы. Певец стал мишенью для шаржей, карикатур, пародий. На одном из рисунков Шаляпин в костюме Грозного «размышлял» о возвращении на российскую сцену: «Войти аль нет?»
Разумеется, скандал «с коленопреклонением» пробудил новый интерес публики к биографии певца. В 1912 году несколько газет сообщили о планах итальянского издательства «Рикорди» выпустить его мемуары и даже публиковали отрывки из них. Шаляпин просил читателей ко всем журналистским новостям относиться с осторожностью и поместил в «Синем журнале» фельетон-обращение:
«Пресса, пресса!! Иногда это мощная, великолепная сила, потрясающая умы сотен тысяч человек, свергающая тиранов и меняющая границы государств и судьбы народов. Эта сила в неделю делает человека всемирной знаменитостью и в три дня сбрасывает его с пьедестала…»
Певец далее опровергал сообщения газет и буквально взывал к совести журналистов и читателей:
«— Не браните меня за то, что разбойники украли у меня рукопись мемуаров; разберитесь раньше, чем осуждать меня за перебранку с дирижером того или другого театра; и не объявляйте поспешно мне бойкота за то, что я украл у своего лучшего друга велосипед, проплясал на бойкой городской улице камаринскую, а потом поджег дом бедной вдовы и т. д. Многое в этом может быть и преувеличено».