Шахта

Оптимистический порыв начальника начал заражать ко всему обычно безразличных рабочих. Лопаты ритмично запорхали меж кучами угля и конвейером, играючи перенося пятикилограммовые порции на подвижные рештаки. Стальная лопасть резко входила в рыхлую массу, рывок, подъем через колено, поворот, переворот освобождающейся лопасти, поворот... Рештаки дергались в том же ритме: резко – назад, медленно – вперед, резко – назад, медленно – вперед… С каждым рывком уголь на конвейере передвигался по инерции ровно на сто миллиметров.

По мере очистки лавы, навальщики перемещали конвейер. Мужики попарно хватались за каждый рештак и дружно, на счет «три», подтягивали грохочущую машину чуть ближе к забою. Прошел час, и лаву очистили, а вся линия конвейера была передвинута на новую дорожку и оболочена.

Тут как раз бирюковцы приволокли откуда-то новый привод, счастливо избежав встречи с бывшими его владельцами. Через пятнадцать минут конвейер на Промежуточном заработал как часы, а вслед за ним – бесконечная откатка и все остальное. Бункер на перегрузке, забитый к тому времени почти что под завязку, щедро начал отдавать свой запас. Пилипенковцы обурили уже шпуры, а ползавший за ними сивый, поминутно вздыхавший взрывник заканчивал их зарядку и затыкал вовремя подоспевшими пыжами. Еще через полчаса был отпален новый уголь, и четырнадцать мужиков, восемь пилипенковцев да шестеро бирюковцев, как единое многорукое, многоногое существо, взялись валить его на конвейер.

Жирная черная змея, конвульсивно дергаясь, поползла по лаве, переползла в штрек, достигла приемного пункта, дробясь, посыпалась в вагонетки, уходившие одна за другой вверх на разминовку, где воодушевленные сцепщики ловко отделяли их от каната, и тут же цепляли к очередному электровозу. Похоже было, что змея эта двигалась сама по себе, а суетившиеся вокруг люди пытались лишь не отстать, не помешать ее движению.

Буряк колобком катался по выработкам от диспетчерской до лавы, ко всему придираясь, всюду суя свой нос, все проверяя. Его торопливая матерщинка доносилась из кабинки электровоза, веселила сцепщиков, эхом отдаваясь среди пустых вагонеток и тут же проклевывалась в забое, приводя в чувство замешкавшихся было навальщиков. Все у него шло как по маслу, и вдруг эта виртуозно налаженная система рухнула.

Груженную с верхом вагонетку повело на уклоне, она соскочила с рельсов, подпрыгнула, развернулась и стала поперек пути, походя сковырнув одну из рам. Куски породы, и так еле державшиеся на этой раме, вывалились на путь, образовав небольшой завал. Лебедка, душераздирающе визжа, забуксовала, и Анюта торопливо рванула на себя рубильник. Работа остановилась.

Порожняк тут же забил всю разминовку. Еле протиснувшись между вагонетками, Буряк сунулся на уклон, увидел там кучу породы и обломки рамы, все понял и птицей полетел в лаву за Бирюковым и его людьми. Всемером они лихорадочно принялись разгребать завал, и вскоре, как по волшебству, натворившая беды вагонетка оказалась на своем месте, что-то заскрипело, канат дрогнул и пополз, волоча ряд таких же точно заржавленных дур. Ремонтная операция была смертельно опасна, но в тот раз им повезло, никто не пострадал. Движение черной змеи возобновилось, но темп был потерян, прошло уже полсмены, а выдано было всего лишь сорок тонн. Оставалось еще сто десять!

Буряк сморщился и потер лоб под кепкой, размазывая кашицу из пота и угольной пыли. Через минуту решение было найдено. Он вновь позвонил десятнику транспортного участка и заверещал:

– Никишка, выручай, браток, мать твою, еще два состава порожняка мне подай. Загонишь их, …, пока в тупик и сразу, значит, еще два ... на разминовку!

Никишка имел кое-какие личные причины не идти Буряку навстречу, но отказать ему все же не посмел. Сцепка электровозов поволокла на Восточный участок вереницу порожних вагонеток. Главное сражение предстояло в лаве. Буряк всех бросил на навалку и сам взял лопату в руки. Бирюков притащил откуда-то длинную полосу железа, и вся его бригада принялась сгребать ею уголь на рештаки. Переполненный конвейер еще щедрее, чем обычно, рассыпа́л его по сторонам. Сцепщики и откатчики выбивались из сил, и вся транспортная система натужно ворочалась, с огромным трудом переваривая необычайно мощный поток. Постепенно всех участников действа захватила эта невозможная по своей чрезмерности работа. Пилипенковцы, кажется, вообще не чувствовали усталости и только наращивали и наращивали темп. Мерно сгибались и разгибались их голые спины, монотонно шаркали лезвия лопат.

Наступил тот момент, когда все решалось. Не умолкая ни на минуту, Буряк вертелся бесом, то бросая лопату, то вновь хватаясь грузить. Казалось, в одно и то же время он скакал вокруг флегматичного Бирюкова, вертелся юлой на разминовке или высовывался из-под рештака, где, рискуя головой, разглядывал застучавший подшипник. На его черной роже различались одни лишь белки выпученных глаз. Вся его одежда промокла насквозь, капли пота падали с кончика носа, коротко взблескивая в болтавшемся свете фонаря.