Шахнаме. Том 1

Начну я сейчас удивительный сказ,
⁴⁷¹⁰ Из глуби веков донесенный до нас.
О витязе Саме послушай, сынок,
Как шутку сыграл с ним изменчивый рок.
Наследника не было Саму дано,
А сердцем отрады он жаждал давно.
В покоях его расцветала краса:
Лицо — лепесток, мускус темный — коса.
И Сам на отцовство надежду питал:
Подруга, чей лик, словно месяц блистал,
От сына Нейрема была тяжела,
⁴⁷²⁰ С трудом эту тяжкую ношу несла.
Родился младенец у матери той,
Как ясное солнце, слепя красотой;
Лицом словно солнце, одна лишь беда —
Была голова у младенца седа.
Неделю молчали при Саме о нем.
Легко ли признаться в изъяне таком?
Все женщины в доме, тревоги полны,
Стенали, над мальчиком тем склонены.
Никто не решался отцу рассказать,
⁴⁷³⁰ Что сыном седым разрешилася мать.
Одна из прислужниц, как львица смела,
Смятение скрыв, к исполину вошла,
Ему принесла долгожданную весть,
Сказала, воздав именитому честь:
«Приветствую славного Сама-бойца,
Завистников да разорвутся сердца!
Дал бог тебе то, что давно ты искал,
Мечтою о чем свою душу ласкал.
Родился, о доблестный мой господин,
⁴⁷⁴⁰ У месяцеликой пленительный сын.
Поверишь, ребенок — что львенок на вид:
Малютка — уже храбрецом он глядит.
Белей серебра, ликом радует взор,
Ему ничего не поставишь в укор.
Один лишь изъян — мальчик седоволос.
Таким уж родиться ему довелось!
Ниспосланный дар и таким возлюби.
Не вздумай роптать и душой не скорби».
Воитель, встревоженный вестью такой,
⁴⁷⁵⁰ К подруге направился в спальный покой.
Пред ним в колыбели, прекрасен, но сед
Младенец, какого не видывал свет.
Прекрасен, и щеки пылают огнем,
Но снега белей каждый волос на нем.
Как только седое дитя увидал,
Прославленный витязь в тоске зарыдал;
Насмешек людских устрашился душой,
И черная дума смутила покой.
В отчаянье руки воздев к небесам,
⁴⁷⁶⁰ Молил о пощаде и помощи Сам:
«О Ты, что сильнее неправды и зла,
Чья воля всегда благодатна, светла!
Коль тяжко я против Тебя согрешил,
Угодное дьяволу если свершил,
Молю, о Владыка небес и земли,
Мне втайне прощенье Свое ниспошли.
Сжимает мне сердце мучительный стыд,
От горести кровь моя в жилах кипит:
Младенец, должно быть, нечистого сын;
⁴⁷⁷⁰ Черны его очи, а кудри — жасмин.
Коль витязи, в княжеском замке гостя,
Увидят зловещее это дитя,
И спросят о нем, — как назвать его им?
То ль пестрым тигренком, то ль духом лесным?[190]
Открыто и тайно вся гордая знать
Насмешками станет меня осыпать.
Придется покинуть Иран от стыда,
Отречься от этой земли навсегда».
Сказал и, разгневан жестоко, ушел,
⁴⁷⁸⁰ Ропща на веления рока, ушел,
И слугам велел он, не медля в пути,
Младенца к Эльборзу тайком отнести,
К подножью хребта, что до туч вознесен,
Но пуст и безлюден с давнишних времен.
На кручу взойти не решался никто:
Там высилось птицы Симорга гнездо[191].
Умчались, оставив младенца в пыли,
И многие годы с тех пор протекли.
Еще не познавший ни света, ни мглы,
⁴⁷⁹⁰ Ребенок лежал у подножья скалы,
Забытый отцом маловерным своим,
Пригретый Творцом милосердным одним.
Детенышу львица любви языком
Твердит, насыщая его молоком:
«Хотя б кровью сердца питала тебя,
И то б должником не считала тебя.
Ты в сердце моем, с ним ты слился в одно;
Коль вырвут тебя, разорвется оно».
Но брошен младенец, забыли о нем,
⁴⁸⁰⁰ Кричащем от голода ночью и днем.
То палец сосет он, забывшись на миг,
То снова разносится жалобный крик.
В гнезде у Симорга иссякла еда,
И вылетел шумно Симорг из гнезда.
Вдруг видит он — плачет младенец грудной;
Земля — океан, излучающий зной.
Земля вместо матери, люлька — гранит;
Дитя без одежды, без пищи лежит,
Лежит у подножья скалы вековой,
⁴⁸¹⁰ И солнце палящее над головой.
Ах, если б тигрица его родила,
И та бы укрыла, от зноя спасла...
Всевышний Симорга сумел укротить[192],
Не стал быстрокрылый добычу когтить:
Слетел с облаков он, мгновенно дитя
Схватил и понес, точно ветер летя;
На самый высокий из горных зубцов
Вознесся — туда, где растил он птенцов.
Пред ними кричащего он положил,
⁴⁸²⁰ Младенца он в пищу птенцам предложил.
Но милость явил Вседержитель благой,
Иное начертано было судьбой.
Дитя, проливавшее кровь из очей,
Растрогало птиц красотою своей.
Пленила их чистая прелесть лица.
И диво!—любовь им согрела сердца.
Нежнейшую дичь добывали ему,
Взамен молока кровь давали ему.
Неслышно текли за годами года;
⁴⁸³⁰ Забытый младенец во мраке гнезда
Стал отроком, юношей стал, возмужал...
Однажды вблизи караван проезжал.
Пред взорами муж сребротелый возник,
В плечах — как утес, а в обхвате — тростник
Молва побежала, легка и быстра:
Не скроешь от света ни зла, ни добра.
И вскоре известья до Сама дошли
О брошенном сыне, что вырос вдали.