Шахнаме. Том 1

Лишь солнце откинуло ночи покров,
³³¹⁰ От дремы ночной не оставив следов,
Те двое, мечтая о деле худом,
Готовы проститься навек со стыдом,
Вскочили, к иреджевой ставке спешат;
Гордыней и злобою каждый объят.
С приветом, исполнен любви и добра,
Навстречу к ним выбежал брат из шатра.
С ним старшие братья вступили в шатер
И тут же сердитый затеяли спор.
Сказал ему Тур: «Ты ведь младший, почто ж
³³²⁰ Себе ты венец миродержца берешь?
Тебе всей державой иранской владеть,
А мне в захолустье туранском сидеть?
Для старшего брата — Заката страна,
А младшему все — и престол, и казна?
Когда миродержец уделы делил, —
Всю милость на сына меньшого излил!»
В молчании выслушал брата Иредж
И начал ответную кроткую речь:
«О славный, обиды в груди не таи!
³³³⁰ Будь счастлив, свершатся желанья твои.
Мне царского больше не нужно венца;
Ни войск не ищу, ни казны, ни дворца.
Не нужен мне Запад, Иран и Китай,
Не стану царить, хоть всю землю мне дай.
Воистину горе величью тому,
Что в мире вражду порождает и тьму!
Будь конь твой оседлан хоть небом самим,
Все станет кирпич изголовьем твоим.
Иранский престол мне назначен отцом,
³³⁴⁰ Но сыт я престолом и царским венцом.
Вручу я вам перстень, вручу вам венец,
Лишь гнев изгоните из ваших сердец.
Нет в мыслях моих ни вражды, ни войны,
И вы не корите меня без вины.
Ужель ради власти мне вас омрачить?
Готов и в изгнании жизнь я влачить.
Мной дружбы обычай вражде предпочтен;
Закон человечности — вот мой закон».
Тур слушал, но в сердце, исполненном зла,
³³⁵⁰ Ответа разумная речь не нашла.
Он, яростный, брату не внял своему,
Был мирный призыв не по нраву ему.
Вскочил со скамьи золотой сгоряча,
И вдруг по шатру заметался, крича,
И злобы неистовой не укротив,
Тяжелое это сиденье схватив,
Он юношу в голову им поразил,
А тот о пощаде лишь кротко просил:
«Иль нет в тебе страха пред божьим судом?
³³⁶⁰ Отца не стыдишься? Подумай о том.
Убийством коль дух запятнаешь ты свой —
Увидишь возмездия час роковой.
Внемли, коли совести можешь ты внять:
Ты вправе ли жизнь у живого отнять?
Не тронь и букашки под ношей зерна:
Ведь жизнью своей дорожит и она[148].
Тобой да не будет убит человек!
Меня не увидишь ты больше вовек.
Сыщу уголок в этом мире большом,
³³⁷⁰ Жить буду, свой хлеб добывая трудом.
Зачем тебе братскую кровь проливать,
Безжалостно сердце отцу разрывать?
Ждал трона, добился — так крови не лей;
Идти против Божьих заветов не смей».
В ответ ему слова не вымолвил брат.
Безмерной гордыней и гневом объят,
Нагнулся он, выхватил скрытый клинок,
И юношу в саван из крови облек.
С отравленным лезвием острый кинжал
³³⁸⁰ Он в царскую грудь беспощадно вонзал.
И рухнул во прах величавый платан,
Истерзан безжалостно царственный стан.
Кровь льется на розы пунцовые щек,
Иредж, украшенье венца, изнемог.
Главу от могучего тела отсек
Убийца, и жизнь отлетела навек...
О рок, не тобой ли взлелеян Иредж?
Почто ж не хотел ты его уберечь?
Не знаю, кто втайне тобою любим;
³³⁹⁰ О тех, кого гонишь ты явно, скорбим.
И ты, одержимый корыстью, и ты,
Опутанный сетью мирской суеты,
Запомни, царей неповинных губя:
Удел тех насильников ждет и тебя!
Ту голову мускусом Тур пропитал,
Отцу, разделившему царства, послал,
Велев передать ему: «Вот голова,
Которой ты дал на корону права.
Дари, не дари ему нынче престол, —
³⁴⁰⁰ Повержен державного дерева ствол!»
Оставили оба злодея тот край;
Сельм двинулся в Рум, Тур помчался в Китай.