Шах и мат

– Уильстон, дитя мое, он с ума сошел, Акула Хорлэй. Его надо запрятать в сумасшедший дом. Он думает, должно быть, что в крысиной норке могу спрятаться несколько молодцов, тысяча чертей!

Уильстон говорит:

– Молчи, боцман, а то попадет. Ищи!

Боцман нехотя ковыряет сапогом крысиную норку и говорит:

– Я плаваю двадцать восемь лет. И никогда еще не слышал, чтобы крысы могли взволновать приличного пассажира. Разве что нервную леди.

Он закуривает трубку и говорит матросу:

– Ищи, Уильстон, ищи, может быть, ты схватишь за хвост какую-нибудь дохлую крысу и получишь от Хорлэя на виски. А я пойду на вахту.

И боцман уходит. До слуха Уильстона доносится:

– Кому нужны крысы, полтора дохлых дьявола?

Тогда Уильстон выпрямляется, бросает искать и говорит с усмешкой:

– Ищи, ищи, Акула Хорлэй…

Вся яхта перерыта сверху донизу. Но никакого следа, никакого признака каких бы то ни было неизвестных пассажиров.

Капитан Сток наклоняется к Акуле.

– Не приснилось ли вам, сэр? Может быть, после ужина…

Он красноречиво смотрит на Хорлэя. Тот говорит в бешенстве:

– Придержите свой язык, капитан! Придержите свой язык, капитан, говорю я вам…

Капитан Сток берет под козырек. Хорлэй уходит багровый от бешенства к себе в каюту, отдав приказ поставить на часы у двери двух сыщиков.

Рулевому отделению снова дается приказ изменить курс, и «Акула» снова несется в прежнем направлении.

Но с этой ночи начинается на яхте нечто, что могло бы показаться мистеру Хорлэю и прочим сном, если бы это не было действительностью.

Акула Хорлэй отправляет депешу, срочное сообщение в Нью-Йорк. Телеграфист мучается с полчаса и затем докладывает:

– Радио не действует, сэр.

Хорлэй багровеет.

– Я предам суду…

Бледный телеграфист пытается оправдаться, но Хорлэй кричит:

– Немедленно исправить радио!

Все механики яхты работают над радиотелеграфом. Но когда он разобран, оказывается, что отправитель и приемник в полном порядке, ничего не было испорчено. Когда снова собирают, ставят радиотелеграф на место, он подает депешу:

«Хорлэй, помни, мы против тебя».

Хорлэй от бешенства начинает заикаться, читая эту депешу. Ясно, что она отправлена отсюда же, с борта «Акулы».

Он запирается в слепом бешенстве у себя в каюте. Капитан Сток и сыщик Грэффи шепчутся. Гарри Стоун телеграфирует в Нью-Йорк:

«Болезнь Хорлэя. Потрясенный кошмарным убийством Хорлэй заболел нервным расстройством. Интервью с капитаном Стоком по поводу возможности выздоровления на морском воздухе! Интервью с пароходным поваром о меню для заболевшего мистера Хорлэя».

Эта радиограмма производит панику на Бродвее. Акции стремительно летят вниз. Банкиры играют на понижение. Тысячи людей разоряются на болезни Хорлэя.

В небольшом отеле несколько человек ведут шепотом срочную беседу.

– Необходимо выяснить, – говорит один.

– Срочно, – подтверждает другой.

Они уходят, и тот же лакей вынимает из углубления маленький фонограф, вынимает запись беседы и прячет в карман.

На станции радиотелеграфа Нью-Йорка консилиум из лучших профессоров по нервным болезням. Они лечат мистера Хорлэя по радио.

– Бром, – говорит один из них.

Радиотелеграфист на «Акуле» принимает:

– Бром.

Другой диктует:

– Холодные обтирания утром, теплые вечером.

– Еженедельная прогулка по палубе.

Радиоприемник «Акулы» принимает:

– Еженедельная прогулка по палубе.

В Нью-Йорке платят бешеный гонорар профессорам. На «Акуле» Хорлэй в ярости швыряет на пол радиограммы:

– Идиоты!

Он шлет срочную телеграмму:

«Здоров. Продолжаю поездку».

На Бродвее акции лезут вверх. Тысячи людей разоряются, на этот раз на повышении.

В трюме «Акулы» Кэлли говорит Хэллтону:

– Хеллтон, когда будет готов новый приемник?

Хэллтон говорит:

– Сегодня к вечеру. Трудно работать, нет подходящих материалов. Но я немного усовершенствовал, кстати, приемник.

Кэлли говорит:

– Поторопитесь, Хэллтон, время не ждет.

Хэллтон бормочет, занятый работой:

– Ладно…

К вечеру аппарат, изобретенный Хэллтоном, готов. И с этого вечера «Акула» отрезана от мира. Радиотелеграф действует, он вполне исправен, но не принимает ни одной депеши. Сколько ни бьется телеграфист, ничего не выходит.

– Какие-то волны мешают, – говорит телеграфист в отчаянии.

Звонки на яхте не звонят. Телефон не работает, электрические лампочки тухнут, и все старания монтеров ни к чему не приводят: сеть в полной исправности, но электричество не действует. Яхта «Акула», яхта, убранная с царской роскошью, начинает походить на темный, мрачный гроб, плывущий по океану.

Хорлэй сидит в каюте под защитой шести сыщиков с браунингами наготове. На судне явно присутствуют какие-то люди, но кто они и где они, не удается установить никому.