Читаем Шаги по земле полностью

Наконец делалось светло, и можно было не только писать, помечая все это в дневнике, но и читать, и я продолжала свою жизнь с любимыми героями, теплом сердец согревающими меня. То, что я читала о других, более счастливых или придуманных, отличающихся от меня тем, что у них были, например, костяные разрезательные ножи, чернильницы, бювары, линзы и толстые книжки в одну линию для дневников, в цветных кожаных переплетах с золотыми или цветными обрезами, — к себе не примеряла, лишь запоминала. Я почти понимала, как прекрасно иметь такую детскую роскошь, но не зажигалась мелочными мечтами. Было неважно, что я писала дневник в толстую тетрадь в дерматиновой обложке, неважно, что все школьные годы пользовалась одной и той же чернильницей белого фарфора с голубым ободком по верху, что писала простой деревянной ручкой с металлическим наконечником, куда вставлялось перо, — все пустяки. Важным было другое — в свое время у меня все будет, потому что я найду свое место и буду заниматься любимым делом.

В старшем возрасте, когда мы уже жили в новом доме, на усадьбе в двенадцать соток, сада почти не осталось, а моя роскошная шелковица вместе со старым домом отошла в чужие руки, тут же сгубившие ее, и читать на улице не осталось условий. Зато имелась своя комната, светлая, уютная, и в ней можно было уединяться, не боясь, что помешают.

Вот этим чтением в доме я и нарушала привычный режим житья на улице, заведенный в семье еще исстари, от маминых родителей, и положила начало работе в доме не только зимой, но и летом. Позже к чтению прибавилось шитье — для себя и на заказ.

<p>9. Сезонная жизнь, сезонные дела</p>

К работам на огороде, составляющим почти всю сущность летних забот, мама меня привлекала мало. Помню я, конечно, и посадку картофеля, и прополки, и сбор урожая. Умела ухаживать за посадками подсолнечника, кукурузы, капусты, фасоли. Но по большому счету овощи мама не высаживала, не считая розовой (борщовой) свеклы, хотя и в селе их мало кто выращивал — сказывалась нехватка воды для поливов и то, что у людей не было к этому навыков, колхоз ведь был с уклоном в зерновые, и жили тут хлеборобы в истинном смысле, не в переносном.

Возможно, тогда, когда мне приходилось помогать маме на огороде, я и уставала от этой работы, но сейчас, по прошествии лет, она мне едва помнится — значит, не надоела.

Более часто приходилось мести двор и вообще убирать территорию, но занятие это не нравилось не само по себе, а тем, что некуда было девать мусор. Тогда служба эта в селе организована не была, и каждый управлялся, как мог. Чаще всего люди вывозили отходы ручными телегами (тачками) и закапывали на неудобьях (в балках, оврагах). Чтобы просто выгружали и оставляли сверху, загрязняя природу, такого не позволяли себе.

Пока не было развито искусство домашнего консервирования — не было для этого ни тары, ни технических приспособлений — мы запасали продукты в виде солений. Заготавливали яблоки, арбузы, огурцы, помидоры, капусту. Содержали их в пузатеньких десятиведерных бочках — настоящих, дубовых, изготовленных из специальных гнутых планок, перехваченных металлическими обручами. Правила содержания этой тары отличались строгостью — ее нельзя было оставлять без воды, иначе она рассыхалась и рассыпалась. И в то же время во избежание заражения дерева грибками требовалось раз в год высушивать бочки на солнце. Поэтому весной, когда запасы разносолов иссякали, обычно это было в мае, папа вынимал пустые бочки из погреба, а уж мама, а позже я мыли, скоблили. Затем их устанавливали на кирпичах, чтобы проветривалось днище, вблизи колодца, где они месяц-полтора просыхали, а весь остаток июня я в них заливала воду и потом все лето регулярно доливала в процессе испарения.

Вытащить из тридцатиметрового по глубине колодца десять ведер воды в каждую бочку — для ребенка, а даже и для подростка, представлялось нелегкой работой. Правда, был в этом один приятный или удобный момент — я всегда имела под рукой чистую, нагретую на солнце воду, и могла хлюпаться и вымываться в корытах, сколько хотела.

В раннем детстве было у меня еще одно обязательное занятие, касающееся зимних заготовок, — собирать падалки яблок, срезать с них съедобные кусочки и нанизывать на нитки для вяления. То же я делала с созревшими абрикосами — снимала с веток, расколупывала и половинки укладывала на специальные фанерные листы. Гирлянды яблок и листы с абрикосами мы развешивали и выставляли в тени, иногда размещали на чердаке, а готовые сухофрукты ссыпали в тканевые мешочки для хранения. Некоторые люди даже шелковицу сушили, но мы — нет.

А что случалось с хорошими яблоками зимних сортов, какие чудеса!

Перейти на страницу:

Все книги серии Когда былого мало

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии