Шаг во тьму. Дилогия

— Это ветер колышет ветви, или твои поджилки трясутся? — спросил Виктор. — То громкий там‑там стучит за далекими горами, или то бьется твое отважное сердце, Храмовник?

Я закусил губу, но смолчал. Сердце мое, может, и молотится, как у загнанной мыши, но он‑то этого слышать никак не может. Лица моего ему тоже не разглядеть. Просто угадал, черт бы его побрал. Или сообразил. Знает, что такое эхо удара, которым отваживали от места.

— Очень страшно? — спросил Виктор.

Судя по голосу, он остановился. Да, вон он — его черный силуэт всего в нескольких шагах впереди, на фоне остатков звездного неба. Здесь деревья не закрывали горизонт. Мы дошли до вершины холма.

— А, Храмовник?

— Я с собой как‑нибудь сам справлюсь!

— Значит, не страшно… — пробормотал Виктор.

— Нет!

— Ну и дурак, — сказал Виктор, на этот раз совершенно серьезно и с какой‑то даже грустью.

— Слушай, Вить… — начал я в сердцах, но не договорил.

Я забрался вслед за ним на гребень холма, и лощина лежала передо мной. Огромная чаша темноты, ничего не рассмотреть, но чувствуется, что впереди нет стволов деревьев, есть лишь пустота, темнота и тишина. Деревья ниже, когда спустишься. Угадывался только противоположный край лощины — там кромешную чернь пробили несколько звезд, туда тучи еще не добрались. Идти дальше — это вниз, погружаясь в эту застоявшуюся темноту и ватную тишину, как в омут. Но я видел это раньше и был готов к этому.

Но вот чего я раньше не видел, так это яркого оранжевого огонька в самом центре лощины. После полной темноты сжатый оранжевый огонек резал глаза, тьма вокруг него казалась еще гуще.

— Это еще что?.. — пробормотал Виктор.

Я прищурился, пытаясь разглядеть хоть что‑нибудь рядом с огнем, чтобы сориентироваться. Кажется, рядом еще одно пятнышко света, не такое яркое, желтоватое.

Виктор скрипнул плащом, потом глухо щелкнуло. Раз, второй. Крышки, защищавшие объективы бинокля.

— Фонарь над крыльцом, похоже, — сказал Виктор.

Я прикинул, как расположен дом. Сейчас мы смотрим на него сбоку, со стороны правого флигеля. Оттого и не видно стены дома, хотя фонарь должен освещать ее.

— И чуть светится окно…

— Кухня, — сказал я.

— Допустим. А фонарь зачем?

Сам бы хотел знать. Все ночи, пока я следил за домом, фонарь зажигали только два раза — в последнюю ночь. Сначала, когда чертова сука садилась в машину, подогнанную к крыльцу. Потом, когда приехала… с мальчишками.

— Крамер! Я с тобой разговариваю, Храмовник! Ты говорил, вокруг дома темно. Говорил, можно без проблем подобраться к самому крыльцу.

— Не было фонаря! Они его включали, только когда она в машину садилась.

— Н‑да?.. — с сомнением протянул Виктор. — Что‑то я не вижу ни одной машины. Вообще ни души. Так чего же горит фонарь?

Я потуже натянул перчатки. Можно подумать, это я виноват, что они сегодня решили включить фонарь!

— Может быть, ездили куда‑то? — сказал я. — Только что вернулись, а погасить забыли.

— Угу… Сам‑то себе веришь?

Я не мог различить его лица, но этот тон я прекрасно знал. Усмехается своей чертовой фирменной улыбочкой, с этаким вежливым сочувствием. Будто знает что‑то такое, чего ты не знаешь — и мало того, что не знаешь, так вообще никогда не поймешь…

— Если боишься, так и скажи!

— Я не боюсь, я опасаюсь, — сказал Виктор.

— Чего? Что мы ее вчетвером не завалим? Вчетвером — одну суку?

— Сука суке рознь, Храмовник.

— И что же в ней такого особенного?

Только я знал, что в ней такого особенного… Это плохое место. Очень плохое… Только к черту это предчувствие! Если разрешить себе поверить в него — все, пиши пропало. Не охотник ты будешь, а трясущаяся от страха марионетка…

— Ты знаешь, Храмовник, что в ней такого особенного… — пробормотал Виктор.

Злость.

Злость, вот единственная соломинка, которая не даст мне утонуть в страхе. И я с радостью отдался ей.

— Может быть, это ты ее выследил? Ты к ее алтарю ходил?! Ты ее волку хребет сломал?!

— Мальчишки, — сказал Виктор.

— Что — мальчишки?!

— Ты говорил, их двое.

— И что?!

— Они никогда не приносят в жертву двоих сразу.

Никогда… Много ты знаешь, отсиживаясь в городе!

— Мы с такими никогда не сталкивались, — уточнил я.

— Да нет, Храмовник, — сказал Виктор. — Таких вообще не бывает…

Очень мне хотелось возразить что‑то, но что? В отличие от меня, Виктор ходит к Старику не только ради ручной дьяволицы. Он вместе со Стариком корпит над сучьими фолиантами. Может быть, сейчас он прав.

— И фонарь… — пробормотал Виктор. — Не нравится мне это… А! Вот и наши мишки косолапые на хромой махинке.

Я оглянулся. Под холмом, откуда мы пришли, медленно ползли два красноватых огонька.

От Виктора щелкнуло пластиком — раз, два, — и тихо зачмокала листва под его каблуками. Я бросил последний взгляд на фонарь и тоже пошел к машине.

Два красных огонька медленно ползли под холмом. Озарили задницу моего «козленка», подъехали почти в упор и остановились. В отраженном от «козленка» свете обрисовалась рубленая морда Гошева «лендровера». Хлопнули дверцы, в мутном красноватом свечении появились два силуэта.