Шаг во тьму. Дилогия

Старик озадаченно крякнул. Сделал еще один круг по комнате, остановился напротив меня и выпалил:

— Рассказывай!

* * *

— Значит, не убил… — Старик потер правую бровь и вдруг усмехнулся: — Первая хорошая новость от тебя за последний месяц, Крамер.

А вот мне было не до смеха.

— Но я убил ее волка.

— Какого еще волка? — нахмурился Старик.

— Заместо пса у нее был. И теперь она меня достанет.

Старик поморщился:

— Крамер…

— Достанет, — упрямо повторил я.

А может быть, и не достанет. Но Старику об этом знать не следует, верно?

— Либо я успею достать ее, пока не всплыл волк, либо она достанет меня, — убежденно сказал я.

— Вот ведь упрямый, а! Ну как, как она тебя достанет? Ну, всплывет собака через пару дней, и что? За три дня в ее псином мозгу не останется ни одной целой клеточки. Из такой головы никто ничего не вытащит. Успокойся…

Я помотал головой.

— Прекрати, — приказал Старик. — Ну‑ка взял себя в руки и прекратил этот детский сад. Некромантия, еще скажи… Выдумает, тоже мне…

Но я снова упрямо помотал головой. Стараясь не смотреть в глаза старику — актер из меня и так‑то никудышный, а Старик меня знает как облупленного. Пол моей жизни у него на глазах прошли.

— Я не знаю как, — сказал я. — Но я знаю, что она меня достанет.

— Хватит, Крамер! — Старик врезал ладонью по подлокотнику. — Хватит! Да, я вижу, та девочка не просто так погулять вышла, раз так тебя приложила. До сердца, до печенок прочувствовал, что такое хороший удар паникой, да по совсем открытому, а? Но не сходи с ума. То, что ты ее так боишься, — это потому, что ты был открыт. Вот тебя и зацепило. Маскировался под зверюшку? Вот теперь и не ной, что так страшно. Зверям всегда так. Ну а все твои предположения, что она тебя достанет… Ты ведь не зверюшка, да? Вот и пытаешься рационально объяснить тот страх, что она в тебя засадила. Это понятно…

Старик вздохнул, пожал плечами:

— Тебе надо просто развеяться. Через неделю этот страх пройдет, и ты поймешь, что эта паучиха не страшнее прочих…

Я упрямо тряхнул головой, потом взял заварочный чайник и стал разливать уже остывшую заварку по чашкам. Хмуро.

— Ну нельзя нам туда лезть! — не выдержал Старик. — Нельзя! Как ты этого не поймешь!

Я поставил заварочный чайник, стал разливать кипяток. Старик всегда делает чай по старинке: крепкую заварку и кипяток отдельно, вместо того чтобы сразу делать чай.

— Думаешь, мне это нравится? — говорил Старик. — Думаешь, мне не хочется извести их всех до одной?

Я молчал. Я не собираюсь ему помогать уговаривать меня, а главное — себя. Нет, не собираюсь.

— Да пойми же ты… Нам просто повезло. Просто повезло, понимаешь? Здесь же глушь. Кому интересно тут жить? Вот у нас и водилась всякая мелочь. Мы смогли эту мелочь зачистить. Но лишь потому, что это была мелочь! Неорганизованная. Ее мы завалили. И в городе, и в округе. Но дальше… В крупных городах все совсем иначе. Там они держат масть, понимаешь?

Я упрямо молчал.

Старик в сердцах махнул на меня:

— А‑а!.. Ну как тебе еще объяснить, упертому… Это здесь мы их зачищаем. А там они нас будут зачищать! Думаешь. Руслан или Пятиглазый хуже тебя были? Нельзя нам туда соваться! Нельзя эту муравьиную кучу ворошить!

Я опустил глаза:

— Тогда она меня доста…

— Ты меня не слушаешь! — Старик врезал ладонью по подлокотнику. — Хватит в облаках витать!

Он запыхтел, как паровоз, еле сдерживаясь. Потом буркнул:

— Покажи руку…

Я осторожно задрал рукав.

— Да… Хороший песик. Был… Не начинай! — Старик метнул на меня взгляд, останавливая. — Лучше скажи, вот тут боль…

— Сш‑ш!

— Угу… А вот тут?

Я стиснул зубы, чтобы не взвыть.

— Ясненько… Ну что. Лучевая кость цела, локтевая цела. Уносите.

— У нее мальчишка, — сказал я.

— У них у всех мальчишки, — тут же отозвался Старик. Был готов. — Вот когда встретишь такую, которая таскает на алтарь девчонок, вот тогда другой разговор.

Вместо ответа я поднялся и — совершенно невзначай, ясное дело — побрел в кабинет.

— Крамер?..

Я услышал, как скрипнули колеса. Старик развернулся, но не поехал за мной.

Но я не оглядывался. Добрел до кабинета, в угол, куда солнечный свет не падает никогда.

— Я с кем разговариваю, зараза конопатая?! Ну‑ка вернись и сядь!

— У нее книжка есть… — тихонько отозвался я. Ненавязчиво так.

— У них у сильных у всех по книжке в алтаре. И книжек этих всего две разновидности. Либо для паучихи, либо для жабы. У тебя, говоришь, паучиха была… Тебе паучихин псалтырь нужен? Могу подарить. Вон их целая полка для паучих. Различия кое‑какие есть, но все больше по мелочам. В главном все одно и то же. Нужна книжка? Выбирай любую.

Я повел пальцем по стеклу, будто бы выискивая среди корешков за стеклом нужный.

— Выбрал? А теперь иди сюда, — позвал Старик.

— Здесь такой нет.

— Да сядь, когда с тобой гово… — Старик осекся. А когда заговорил, был он уже в дверях кабинета и говорил совершенно другим тоном: — Что? Как ты сказал?..

Это был третий Старик. Старик‑Навостривший‑Уши. Кто бы мог подумать, что в этом плечистом великане, который когда‑то был металлургом, вдруг проснется такая любовь к старинным фолиантам?

Впрочем, это ведь особенные фолианты…