Шаг во тьму. Дилогия

— Возьмем.

— О… Ваши друзья не в счет. Вы стали зубастым щенком, но ваши друзья… Их она разметает как котят. А одному… Вам ее не одолеть. Вам к ней даже не подступиться. У нее десятки слуг.

— Не всегда.

— Мм… Вы нашли ее слабое место?

— Водопой.

— Я не совсем поняла…

— И не надо. Давайте… — Я постучал пальцем над бровью.

— Но…

— Хватит, Диана!

— Я хотела заметить, мой господин, что вы сели слишком близко.

— Я сел там, где надо. У меня нет месяца.

— И все же мой господин упускает из виду, что и его покорная раба…

— Хватит, Диана, — сказал я.

Очень тихо. Но что‑то подсказало ей, что шутки кончились.

Она пожала плечами — это я еще успел заметить, а потом мне уже было не до того…

Удар был силен, но я уже выдерживал ее ледяные тараны с такого расстояния… только не такие. Я был готов, что это может быть один из ее собственных финтов. Я бы выдержал. Я ждал, что это должен быть один из финтов Ники. Я бы выдержал, должен был выдержать, уверен, что выдержал бы…

Это не было ни то ни другое.

Я не сразу это понял. Я метнулся к тому, как раньше защищался от Дианы, от ее собственных финтов. Метнулся к тому, как я выскальзывал из‑под удара Ники в исполнении Дианы… Когда я понял, что это ни то ни другое, а их странный сплав, было уже поздно.

Ледяные тараны пробили меня. И уже кто‑то другой, не я, дергал за струны моей души, нажимал на клавиши памяти…

Горсть образов. В меня швырнули много‑много лиц: издали, вблизи, анфас, вполоборота, в профиль… Разные прически, разные выражения — и все же это было лицо одной женщины.

Я ни разу не видел ее такой, но понял, что это она, узнал. И тут же из глубины меня выдернуло лицо жабы — такой, какой я сам видел ее.

Белое пятно, выхваченное из темноты светом фар — фарами моего «козленка». Его теплое сиденье подо мной. А правее лица жабы лицо ее усатого и…

Я рванулся. Я попытался оторвать от себя ее ледяные пальцы, выгнать из моей памяти. Но обжигающие холодом крюки вцепились в меня — и ни соскользнуть с них, ни выдернуть их…

Ледяные гарпуны вспарывали меня, растаскивали слоями в стороны, освобождая проход еще глубже. Продираясь к тому, что ей было нужно.

Лицо жабы, целой чередой бледных вспышек. За лобовым стеклом напротив меня. Полуобернувшись в каменной арке. За плечом усатого, пока он впихивал ее в дверь, в надежный дом, спиной прикрывая от меня.

— Вон…

Толчки Курносого в моей руке, и вздрагивало тело усатого, он нависал надо мной на лестнице… и лицо жабы, напряженное, она силилась вытянуть груз, который ей не по силам…

— А ну вон! Пошла вон!!!

Крючья перестали пробиваться глубже в меня… но все еще сидели во мне. Замерли, удерживая проход к моей памяти, как хирургические зажимы растягивая в стороны внешнее и давая доступ к тому, что ей так хотелось узнать.

Миг — длинный, бесконечно длинный миг — ее гарпуны просто сидели во мне, в шажке от того, что ей было нужно, но не решаясь, не решаясь…

Я вырвал их из себя.

И, выдавливая Диану прочь, затягивая раны, восстанавливая мой привычный букет ощущений, — ногами толкал пол, отодвигаясь от Дианы, кое‑как, вместе со стулом, но хоть немного дальше, хоть чуть‑чуть ослабляя ее хватку. Скребя по полу ножками стула, почти опрокидываясь назад, но дальше, дальше, прочь от нее…

Чтобы наконец‑то совсем вытолкнуть ее.

Я открыл глаза.

Диана, бледная и осунувшаяся — только на скулах нездоровый румянец волнения и мочки ушей малиновые, — глядела на меня. И я не знаю, чего в ее взгляде было больше — ярости или страха и презрения к себе за этот страх, который остановил ее, не дал добраться туда, куда так хотелось…

Наверно, я выглядел не лучше. Руки дрожали, в ушах бился пульс, и никак не получалось надышаться. Я глотал воздух, но грудь требовала еще и еще судорожных глотков.

На миг Диана опустила глаза, тут же их подняла — совсем другая. Диана привычная. Домашняя. Холодновато, с лукавинкой, улыбавшаяся.

— Прошу моего господина заметить, что я честно пыталась предупредить, что не только мой господин может извлекать пользу из наших… игр.

— Ваш господин заметил, что вы залезли туда, куда вам не разрешали лезть…

— О! — Ее улыбка стала еще слаще. — Мой господин думает, что и та тоже будет заставлять только и исключительно принести ей вина, и ни шажка в сторону?

На миг мне захотелось подскочить к ней и от души врезать. Сочная, сладкая оплеуха, от которой у нее щека вновь зальется жаром, на этот раз не только скула, и дернется голова, и сама она слетит со стула, как только что чуть не свалился я…

— Ваш господин уверен, — проговорил я, с трудом удерживая ее тон, — что ваша фантазия достаточно богата, чтобы найти что‑то помимо вина, но не выходя за границы, в которых вам разрешено… играть.

— С чем же мне разрешено играть?

— С тем, что я сам рассказал вам.

— Угу… Вот как…

Диана, снова безмятежно улыбаясь, взмахнула рукой, приглашая меня сесть.

Но я медлил.

Как же она обхитрила меня? Где влезла? Как надо защищаться, чтобы не дать ей повторить это?