Внезапно у Мэдди закружилась голова, и она схватилась за столешницу. Придя в себя, Мэдди осторожно прошла к своему любимому вольтеровскому креслу возле стеклянных дверей на патио и села. Через секунду ей стало немного легче. Повернувшись, она посмотрела на сад, на зацветавшие деревья, набухшие почки и раскрывшиеся бутоны. Очаровательные белые цветы усыпали жасмин, который они посадили возле основания перголы в надежде на то, что со временем он оплетет ее, закрыв установленный вверх ногами брус. Мэдди мысленно улыбнулась при этом воспоминании. Ей всегда хотелось иметь какое-то место в саду, где можно было бы посидеть в тени, и Дэн прошлым летом заказал перголу онлайн. Он со своим другом Джефом несколько часов собирал конструкцию, но день выдался жаркий, и они выпили слишком много пива. Пергола получилась, мягко говоря, не слишком устойчивой, и Мэдди всегда казалось, что та чуть-чуть шатается.
Дэн не отличался особой практичностью, что правда, то правда, но он был хорошим мужем и отцом. Несмотря на огромную нагрузку в банке, он всегда был готов поддержать жену с дочерью и всегда стоял за них горой. Каким бы амбициозным ни был Дэн, больше всего он гордился их дочерью.
Они оба страстно хотели детей, она и Дэн. Это был почти первый их разговор. Мэдди познакомилась с Дэном у общих друзей Джефа и Каз, устроивших званый обед с целью свести их вместе. Ситуация могла стать крайне неловкой, но, к счастью, все обошлось. Дэн оказался идеальным гостем, сумевшим сломать лед одной-двумя шутками, а затем, когда вино полилось рекой, и найти подход буквально к каждому.
После обеда хозяева встали убрать посуду, а затем исчезли, чтобы проверить, как там дети, и Мэдди с Дэном, оставшись сидеть за кухонным столом, проговорили больше часа. У них были одинаковые музыкальные вкусы. Оба предпочитали белое вино красному. Дэн сообщил Мэдди, что был единственным ребенком в семье и, по его словам, ужасно одиноким ребенком. Поэтому он мечтал о собственной большой семье. Мэдди тоже была единственным ребенком и чувствовала то же самое. В конце вечера они уехали домой на одном такси. А уже через три месяца знакомства он сделал ей предложение, с улыбкой напомнив, что она хотела быть более спонтанной, и Мэдди без малейших колебаний сказала «да». Она знала, что Дэн и есть тот единственный.
У Мэдди случились два выкидыша, прежде чем она забеременела Эмили. Они с Дэном были в восторге, когда она наконец смогла доносить ребенка. Однако после рождения Эмили последовали новые выкидыши, и супруги со временем смирились с тем, что у них в семье будет только один ребенок, подобно тому, как в свое время было в семьях их родителей. Эмили росла спокойным младенцем, очаровательной крохой и любящим ребенком. Кризис двухлетнего возраста прошел практически незаметно. И лишь когда Эмили исполнилось двенадцать и она в седьмом-восьмом классе вступила в подростковый возраст, Мэдди вспомнила, что́ об этом трудном периоде говорили подруги. «Тебе все это еще предстоит», – предупредила Каз, когда ее собственная дочь Кэти бросилась вон из комнаты с воплями, что «ждет не дождется, когда выберется из этого гадюшника». Мэдди тогда не прислушалась к словам Каз и поверила ей только сейчас.
Впрочем, эксцессы в поведении Эмили не были систематическими. Просто Мэдди с Дэном никогда не знали, в каком настроении будет их дочь. Мэдди вспомнила, как Каз говорила ей, что с Кэти, которая сейчас, в свои двадцать лет, стала чудесной девушкой, невозможно было заранее знать, с какой ноги она встанет: будет она акулой или моллюском, и, если дочь пребывала в плохом настроении, Каз старалась быть тише воды ниже травы до тех пор, пока гормональная волна не спадала. Все дело в гормонах, в этих ужасных гормонах. Да и вообще, в наши дни быть тинейджером очень нелегко, ведь социальные сети высвечивают каждый твой недостаток и любую промашку, невольно заставляя сравнивать себя – внешность, телосложение, умственные способности – с тем, кто счастливее, стройнее и популярнее. Мэдди понимала, что дочь жила в совершенно ином, новом, жестоком мире.