Шаг в аномалию

Ответом стал ещё один выстрел пищали, бухнувший раскатами по речной глади. Послышались лязг металла и редкие вопли.

— Никак, сшибка идёт? Хрипунов, поди… но с кем?!

В бинокль решительно ничего не было видно, десятник с казаками выбежали во двор. А меж тем разгоравшаяся драка на Ангаре будоражила умы и щекотала нервы. Неожиданно раздался довольно ощутимый взрыв, не похожий на прежние выстрелы.

— Вроде порох… — негромко проговорил кто-то из казаков.

— А ну пойдём поближе к сече, — твёрдо произнёс Хмелёв, найдя во дворе Карпинского, — спускайте лодку!

Казаки проворно выпихнули на воду лодку, в которую помимо десятника с Карпинским загрузился Ким и казак, державший пищаль с тлеющим фитилём. Шум боя явно затихал. Лязга оружия уже не было слышно, лишь крики и шум воды раздавались по реке. Но вскоре и они стихли.

По Уде гребли как сумасшедшие, но на Ангару выходили медленно, чуть дыша, стараясь не плескать вёслами воду. Всё-таки хорошо, что устье Уды при впадении её в Ангару было основательно заросшим по берегам осокой и камышом. Сторожко пробираясь между прибрежной растительностью, лодка вышла в Ангару. Слева, уже вдалеке, Петру почудился бледный абрис паруса, державшийся, правда, лишь очень недолгое время, вскорости он пропал. Справа же, у самого берега, догорала небольшая ладья, сильно осевшая на правый бок, да мельтешили в багряном зареве огня силуэты людей, которые пытались хоть что-то спасти с горящего судна. Тишину, нарушаемую лишь вскриками людей да потрескиванием горящего дерева, разорвал взрыв, видимо, на ладье уже второй.

Фигурки людей разметало — кто-то свалился в воду, кого-то отбросило в заросли осоки.

Карпинский отобрал у Кима «филин», и тут же перед глазами зеленоватым маревом ночного видения встала картина ночного боя. За горящей ладьёй виднелось ещё три… нет, четыре ладьи или струга, те вроде поменьше горящего кораблика выглядят. Люди бегают по берегу, суетятся, вытаскивают из воды незадачливых товарищей. На берегу явно шла потасовка, причём между своими же, так как полукругом стояли казаки, даже не пытающиеся разнять дерущихся.

— Ух ты, дерутся даже!

— Дай-ко глянуть мне, — потребовал тихим голосом Хмелёв. Получив бинокль и приставив его к глазам, он присвистнул от увиденной картины. — Как чудно, зелено всё. Где дерутся-то?

Карпинский показал казаку примерное направление, и тот, увидев стычку, происходящую в отблесках горящей ладьи, вцепился туда взглядом.

— А казачки-то разругались совсем. — Хмелёв оторвался от бинокля, передал его Карпинскому и добавил: — Пора уходить к острогу.

— Оставим в камышах секрет для наблюдения, Афанасий?

— И то верно, с твоим… э-э… биноколем и оставим пару человек до утра.

Выбор пал на Кима и Коломейцева. С места боя ещё затемно ушло три струга хрипуновских казаков, оставив лишь один недалеко от горелого остова ладьи, поднимающегося из воды уродливыми головешками. Ночью со стоянки казаков доносились протяжные стоны, стихшие лишь к утру.

Едва солнце показалось из-за дальних гор, как к оставленным на левом берегу Уды в высокой прибрежной осоке наблюдателям подошли две лодки с енисейскими казаками и товарищами. В остроге оставили тунгуса и троих казаков, которым нездоровилось ещё с прибытия. Афанасий с Карпинским ночью договорись накрыть лагерь оставленных Хрипуновым своих бывших товарищей. Решили, что лучшего шанса для внезапной атаки на незадачливых искателей удачи, чем раннее утро, не придумаешь. Несколько человек шли правым берегом реки. У удинских казаков и морпехов имелось на шестнадцать человек восемь пищалей, три АКС да копья и сабли.

Потихоньку стали пробираться к месту боя, все перешли на правый берег, оставив лодки в осоке. Казаки, у кого были пищали, раздули фитили, остальные обнажили сабли. Удинские стали полукругом обходить берег, где стали лагерем остатки воинства Хрипунова. Ветер с реки приносил ароматный запах каши, готовящейся на костре, и у Коломейцева, просидевшего ночь в осоке, неприятно забурчало в желудке. Тут же последовал тычок в бок. Иван обернулся и увидел скалящегося Кима, приложившего палец к губам. Коломейцев показал ему кулак и покрутил пальцем у виска. Морпехи разом сняли автоматы с предохранителя и передёрнули затвор автомата, следом послышался двойной щелчок затворов Карпинского и Владимира, молчаливого морпеха из отделения Саляева.

Вот и последние кусты, скрывающие незнакомцев. Ещё немного — и… У Карпинского похолодело в животе, стало неожиданно страшно. Взглянув на Коломейцева, он увидел написанные у того на лице аналогичные чувства. Казаки скрывали какие-либо проявления чувств, они просто были готовы к рывку, как рвёт с места в карьер свирепый хищник. «Так, Петя, соберись, мля! Вдох-выдох. Всё, а вот и они!»

— А ну стоять! Встал, руки! Руки! Отошёл! Ты, встал. Не трогай саблю, всё. В сторону! — Выстрел под ноги. Сомневаетесь? Тогда ещё. И ещё. — Всё, достаточно тебе? Ну и молодец.

— А ну! Охолони, братец! — Это уже Хмелёв с казаками орудует.