Шаг из тьмы

— Идём дальше? Осторожно, здесь порог, — министр выглядел довольным выше крыши, открыл дверь, Вера вошла, улыбаясь просто на эффекте зеркала, и изо всех сил игнорируя навязанный страх.

Этот зал был побольше, и картины в нём были крупнее, она окинула взглядом всю комнату, насчитала двенадцать штук, у Георга 16го было под сотню. Остановилась перед ближайшей, министр тихо сказал:

— Это одна из последних. Ранние с той стороны.

Вера не могла оторвать глаз от рисунка — он смотрел ей в глаза.

«Верю.»

Сомнений не было — это рисовал тот человек, который держал свод храма Вариуса, теми же руками, так похожими на руки министра Шена, одновременно изящные и очень сильные.

На рисунке были джунгли, дикий загадочный лес, и прямо на зрителя из тёмных недр этих джунглей шёл тигр, такой же дикий и загадочный, совсем не похожий на толстых пушистиков из зоопарка, подтянутый, грязный и нещадно битый жизнью, весь в шрамах — и старых, оставивших прореху в шерсти, и совсем свежих, кровоточащих, полученных только что. И прямо сейчас кто-то за это заплатит.

«Здесь нет фотоаппаратов. Это нельзя нарисовать с чужих слов. Значит, он это своими глазами видел. И он это пережил. А тигр, очевидно, нет.»

— Няшечка, да? — издевательски шепнул министр ей на ухо. — Как можно убить такую милую киску? Злые, жестокие люди, ай-яй-яй, как не стыдно.

Вера молча пошла к следующей картине, министр рассмеялся, пошёл следом, внимательно рассматривая Веру, пока она рассматривала картины. На следующей был натюрморт из оперы "с пацанами на шашлыках" — мясо, вино, деликатесы. Изображено было с большой любовью, Вера про себя улыбалась.

«Вкус к хорошей еде у них наследственный.»

На следующей был город, вид с холма на закате, министр пояснил:

— Орхус, старая столица. Это, по большей части, фантазия, он ездил на развалины и там набрасывал план улиц, а внешний вид домов восстанавливал по архивным документам.

На следующей картине олени пили из озера, очень умиротворяюще. На следующей насмерть дрались собака и волк, рядом валялись в снегу волчьи трупы, министр промолчал, но Вера решила, что эта картина значит гораздо больше, чем на ней нарисовано.

Со следующей картины улыбался господин министр. Вера поняла это мгновенно, хотя прошло с момента написания картины лет тридцать. Он сидел на полу, на одном из тех пёстрых ковров, которых было полно во дворце, и самозабвенно грыз меч, выглядя при этом так торжествующе, как будто уже почти откусил, и заранее этим горд. Судя по тому, как торчали во все стороны мокрые от пота волосы, он занимался этим уже давно, устал, задолбался, но не сдался. Чем дольше она смотрела на его решительное лицо, тем больше хотела уточнить у министра, откусил ли в итоге, а то законы физики — это конечно хорошо, но этот взгляд…

Министр освободил свою руку и положил Вере на талию, постоял немного, поглаживая шнуровку, потом шагнул за спину и тронул второй рукой плечо.

Она ощущала дикий страх, всё сильнее, наконец не выдержала и сказала:

— Вы либо амулет снимите, либо отойдите подальше.

— В чём дело?

— Этот амулет искажает моё восприятие, заставляет чувствовать не то, что есть на самом деле.

— Это плохо?

— Представьте, что вы подставляете под воду руку, а чувствуете при этом, как по ноге ползёт паук.

— И что вы сейчас чувствуете?

— Дикий немотивированный страх, почти до тошноты.

Он отошёл, внимательно посмотрел на Веру и отошёл ещё дальше.

— Хорошо, я сниму.

— Вы это уже говорили.

Он промолчал, мрачно изучая следующую картину, потом тихо выругался, достал амулеты, снял такие же три бусины, как у Эрика, и швырнул в угол комнаты.

Веру как будто ударило пенной волной из обожания и сожаления, это чувство обняло её, обернуло с головой, как будто она была котёнком, спрятанным за пазухой, хотелось лечь, растечься и забыться. Она открыла глаза, увидела внимательный взгляд министра, с подчёркнутой дерзостью и глубоко упрятанным смущением. Он спросил:

— А сейчас что вы чувствуете?

Она улыбнулась и опять перевела взгляд на картину, тихо сказала:

— Становитесь обратно.

Он тихо рассмеялся и подошёл, мягко обнял её сзади, помолчал и сказал:

— Отец был талантлив. Он редко рисовал, но если брался, то творил шедевры. У меня так не получается.

— У вас ещё всё впереди, — улыбнулась Вера, понизила голос и хихикнула: — Теперь я видела вас голым.

Он рассмеялся, удивлённо спросил:

— Узнали?

— Шутите? Вы почти не изменились.

Он рассмеялся, она стояла с закрытыми глазами, пытаясь не потерять равновесие от кайфа, и вспоминала все виденные во дворце платья.

«Турнюры были у большей половины женщин. А у меня нет. Ни жёстких обручей под юбкой, ни каких-то формирующих силуэт подушек и подкладок, внизу платье пышное из-за расклешённого кроя и кружев нижней юбки, а ближе к талии практически лежит на бёдрах. Интересно, это что-то значит?»

В руках министра было так хорошо, что она расслабилась и осмелилась спросить:

— Фасон платья что-то значит?

— Ничего, его подбирают по своему вкусу. А что?

— Я видела на других дамах пышные кринолины из обручей, а у меня нет.

— Вам хотелось?

— Нет, просто думаю, может, это что-то значит.