— Вон там мальчишки играют в бейсбол. Почему бы тебе к ним не присоединиться? — предложил он. — А я поговорю с Моше.
— Ладно, пап, — кивнула Малка и убежала.
Проводив дочь глазами, Эйб огляделся. Небольшой городской парк наполняли люди, изгнанные жарой из своих душных квартир. Повсюду с криками носилась малышня, пользуясь тем, что матери еще убирают после ужина и не могут одергивать за шалости. Время от времени кто-нибудь из мужчин, оккупировавших скамейки близ островка бурой травы, поднимался на ноги и орал:
— Сэмми! Кончай драться с тем парнем!
А затем, с чувством исполненного долга перед отпрыском, садился обратно. Дети же продолжали свою возню как ни в чем не бывало.
Эйб вернулся к скамейке и сел рядом с другом, который угрюмо похлопывал себя газетой по колену.
— Моше, всего на минутку, выслушай…
Не успел он закончить, как Моше вручил ему газету и, забравшись на скамейку, обвиняюще наставил палец на тощего коротышку, только что закурившего сигарету через две скамейки от них.
— Эй ты! Гарри! — крикнул Моше. — У меня на тебя зуб! О чем ты, черт побери, думал, когда писал ту ахинею о стачке пенсильванских сталелитейщиков? Как посмел прикрывать расизмом преступную политику АФТ[1], из-за которой стачка провалилась?[2]
— Эти люди были штрейкбрехерами! — прокричал в ответ коротышка, размахивая сигаретой. — И то, что они негры, не оправдание!
— Они были рабочими и пытались прокормить свои семьи, вопреки непомерному угнетению! — отозвался Моше. — Будь у АФТ хотя бы минимальное уважение к людям, которых она пытается организовать, давно бы объединила всех рабочих в профсоюз. Тогда боссам не удалось бы подавить стачку!
— Ты закрываешь глаза на социальные и культурные проблемы! — крикнул ему Гарри.
— А ты — на то, что ты гнида! — окрысился Моше.
— Ты не мог бы на минутку спуститься и вести себя по-человечески? — попросил Эйб, ударив приятеля газетой. — У меня проблема!
Моше, пожав плечами, слез. На другой скамейке Гарри сделал непристойный жест и угрюмо продолжил сосать сигарету.
— Хорошо, я спустился. Что там у тебя за проблема?
— Как ты уже знаешь, я собираюсь устроить ужин в честь шаббата.
Моше с прищуром посмотрел на него.
— Ну? Таки нашел себе подругу?
Эйб покачал головой.
— Нет. У меня нет подружки.
— Очень плохо. — Его друг, сев и закинув ногу на ногу, обвел взглядом парк. — Нельзя же горевать вечно. Не пристало такому молодому человеку, как ты, быть одному, будто старый сыч вроде меня.
Эйб вымученно улыбнулся.
— Нет, я просто… — Он бросил взгляд на Малку.
Та стояла с мальчиком лишь немногим выше нее, оба наблюдали за игрой в бейсбол. Наверное, это ее новый друг, подумал Эйб, скорее всего, он из соседнего квартала. Одежда парню уже не по росту. Интересно, есть ли у него родители? Неужто не могут себе позволить нормально одеть ребенка?
— Всего разик. Сделать дочке приятное, — попытался объяснить он.
— Ладно, — смягчился Моше. — А от меня ты чего хочешь? Отпущения грехов за отказ от политических убеждений?
— Мне нужно вино.
— А-а-а. — Моше повернулся к Эйбу. — Ясно. У тебя есть молитвенник, есть свечи и хала. Но алкоголь, это другое дело. Что ж эта идея не посетила тебя в прошлом году, до того, как вашингтонские гении подарили нам «сухой закон»?
— Я хочу все сделать правильно, — продолжал Эйб. — Никакого виноградного сока и никакого пойла, сделанного в чьей-то ванне. И ничего противозаконного: не желаю обогащать гангстеров еще больше.
— Что ж … — пожал плечами Моше. — Раз ты собираешься сделать из этого этическую проблему, мне нечем тебе помочь.
— Да брось, — нетерпеливо фыркнул Эйб. — Закон вступил в силу всего несколько месяцев назад. Наверняка у кого-то найдется пара бутылок из старых запасов.
— Наверняка, — согласился Моше. — Но это еще не значит, что тебе их отдадут. И не смотри на меня так, — быстро добавил он. — Мои старые запасы в шаббат на стол не поставишь.
— Черт! — Эйб, встав, покачал головой. — Я пообещал. Сигаретки не найдется?
Моше выдал ему одну, и когда Эйб зажег спичку, сказал:
— Эй, а почему бы тебе не поискать раввина?
Эйб выпустил струйку дыма.
— Я сказал, что хочу устроить шаббатний ужин. Я не говорил, что хочу посещать службы.
Моше рассмеялся:
— Нет, я имею в виду ради вина. Когда Конгресс принял «сухой закон», раввины, христианские священники и прочие религиозные шишки подняли шум, поэтому теперь им разрешено покупать немного вина для своих общин. Хочешь бухнуть? Иди к раввину.
— Это такая шутка, да? — уставился на него Эйб.
— Нет, чистая правда. — Моше продолжал усмехаться. — Я слышал это от своего друга-хасида. Мы иногда собираемся, играем в шахматы, спорим. Он сказал, что ему пришлось пойти со своим старым равви к властям, потому что тот не говорит по-английски. Надо было подписать бумаги и доказать, что он настоящий раввин. Теперь у него есть право покупать несколько ящиков в год, чтобы семьи прихожан могли произнести благословение в шаббат и хорошо выпить на Пасху.
— Ну и ну, — изумленно кивнул Эйб и призадумался. — На Ливония-авеню есть синагога, где сын моего друга проходил бар-мицву. Возможно, стоит спросить там.