Сфинкс

— Ты дитя народа и дитя природы! Я теперь вдвойне тебе симпатизирую. Тем, чем ты есть, ты обязан лишь самому себе. Искренний, благородный, откровенный! О, прошу тебя, будем друзьями. Ты будешь учить меня живописи, я буду учить тебя тому, что я почерпала из книг, науке мира и жизни. Ты еще незрел, мой брат!.. А теперь пойдем к тебе, хочу в свою очередь навестить тебя. Говорят, что Лафатер узнает людей по почерку; я " изучаю их по жилищу. Хочу посмотреть твое.

— Мисс Кромби, я живу далеко и… — добавил, — не один.

— Как? с кем? — с женщиной, может быть? — спросила она, слегка покраснев.

— Нет, с итальянцем Аннибалом, художником, он тоже был с нами.

— Знаю! Тот, что мне усиленно поддакивал. Не люблю поддакивающих.

— Думает как вы!

— Тем лучше для него. Хочу посмотреть ваши работы; пойдем, без отговорок.

— Пешком?

— Почему же нет? Хожу я много и скоро; дай мне руку. Она позвонила.

— Но на улице, только вдвоем…

— Как раз, мой негр Нерон пойдет за нами; а впрочем, что мне за дело!

— Будут говорить….

— Пусть говорят, и я говорю о других, на здоровье! Пойдем. Она схватила серую шляпку, покоившуюся на голове статуи,

взяла в руки тросточку и сбежала с лестницы, позвав Нерона.

Нерон, громадный, страшного вида негр, бросился вслед за ними. Она, таща за собой Яна, смелая, живая, легкая и гордая, неслась с непринужденностью, непонятной в женщине.

Не заметив как очутились у двери, из-за которой доносились звуки гитары. По фальшивым звукам Ян догадался, что играла Анджиолина.

— Позвольте, — промолвил, — я пойду вперед. Аннибал не один.

— А! Верно с женщиной?

— Кажется.

— Чем же это нам мешает? Кто она? Ваша модель? Я их всех знаю. Как ее имя?

— Анджиолина.

— Красавица! Знаю, это и моя Венера. Идем! Чего же мы стоим? Чем она может мне помешать?

Аннибал спал, когда они вошли. Анджиолина, вытянувшись на полу на подстилке и плечами прислонившись к кровати, тихо бренчала на гитаре. Увидев Яна и мисс Кромби, живо вскочила, покраснела и, сложив руки, спросила:

— А! Синьора! Вы здесь что делаете?

— Видишь, Анджиолина! Я пришла посмотреть работы твоих двух художников… Двух любовников, может быть?

— О! Нет! Ян вовсе не мой любовник: это камень или кусок льда с севера, это…

И сделала гримасу, но в то же время ее поразило черное лицо негра у дверей, забыла обо всех и стала пристально на него смотреть, ломая руки и качая головой.

— А! Какой черный! Какой черный, страшный еретик! Что за ужасная бестия! А как он одет!

И подошла наполовину с испугом, а наполовину заинтересованная, присмотреться поближе. Скажем правду, стала с ним кокетничать, чтобы убедиться, человек ли он, подобно тому как на Маркизских островах дикарки принимают страстные позы перед умершим, чтобы убедиться, что он мертв. Аннибал вскочил и поздоровался с мисс Розой. Она, едва кивнув ему головой, принялась за осмотр картин и работ Яна. В восхищении увлекалась, хвалила, всматривалась и ежеминутно с чувством пожимала ему руку.

Аннибал, самолюбие коего было слегка затронуто, видя, что ему не достается ни частички похвал, так щедро расточаемых Яну, сел, нахмурившись, в угол. Наконец портрет Анджиолины в ее народном костюме, удачно написанный итальянцем, обратил на себя внимание мисс Кромби; она пожелала его купить у Аннибала.

— Не продается, — ответил холодно.

— Вы бы могли написать для себя другой; ведь оригинал у вас под рукой! — насмешливо сказала Роза.

— Хочу иметь и копию.

— Как угодно. До свиданья! Вы со мной, не так ли? — спросила, обращаясь к Яну, — проводите меня?

Отказаться было немыслимо; ушли вдвоем. Анджиолина долго смотрела вслед будто бы за негром, а может быть больше за Яном. За кем из двух? Аннибал лег с гитарой на кровать, она вскоре подошла и положила голову к нему на колени и так до ночи пела старые итальянские песенки.

Между тем Ян возвращался с мисс Розой в ее квартиру; по пути останавливались вместе у статуй и фонтанов, говорили об искусстве. Англичанка умела сухую и холодную теорию скептицизма и материализма излагать с огнем и воодушевлением. Под впечатлением ее увлекательных речей Ян больше поколебался в течение одного дня, чем за время общения с Аннибалом.

Он колебался, в душе было беспокойство. Женщина, словно в ее задачу входило склонить его к своему безверию, говорила обо всем, везде умела вставить знаменательное словцо, которое оставалось в голове слушателя и потом само развивалось в тихие часы размышлений…

Нет посева, который бы прорастал лучше, чем скептицизм и безверие. Разрушать всегда гораздо легче, чем созидать, труднее обращать, чем совращать. Обращение — это дело вдохновения; совращение — работа холодной мысли. Вдохнуть веру может только чудо; любой глупец сумеет поколебать веру в слабом человеке, а потом она никогда уже не вернется.