Читаем Сфинкс полностью

— Этот круглый стол — это cibilla… на нем, кончал упрямец Гроне, вы видите блюда с кушаньем. Слуга держит в руках стакан для питья, cyathus. Вот хлебцы с вырезанными на них крестами (quedta); вот яйца, символ искупления у древних.

Так они подвигались все дальше и дальше. Она его расспрашивала, он отвечал, но рассеянно, находясь под впечатлением местности. Из всех присутствующих меньше всего внимания обращала на окружающие ее предметы мисс Роза: воспоминания о тех временах, столь живые, столь захватывающие, не трогали ее и не увлекали; ей было душно в тесных коридорах, она мельком смотрела на неуклюжие изображения, смеялась над Ноем, который выглядывал из закрытого наполовину ковчега, как из коробочки и т. п.

Между тем немец сравнивал Авраама, Моисея, Иону и Даниила с Персеем, Беллерефоном, Геркулесом и Тезеем, рассуждал о бессмертном значении символа, о его смысле, о символах солнца, вола, оленя у источника, павлина, стоящего на шаре и других изображениях, встречающихся в катакомбах. Так они миновали большую часть крипт; англичанка, не обращая внимания на разгоревшееся любопытство товарищей, стала настаивать на возвращении.

— Воздух этот начинает меня давить, — сказала она, — несмотря на отдушины.

— Foramen [15], - шепнул немец, отвернувшись.

— Разве мало вам еще этих однообразных проходов, тайников, гробов и алтарей? Э! Вернемся, пожалуйста!

Напрасно увлеченный сэр Артур хотел от св. Севастьяна и катакомб Аппийской дороги направиться сейчас же к другим и продолжать исследования, которым немец предлагал помочь своей эрудицией; становилось поздно, проводник Антонио устал и сердился, что ему нечего было объяснять, мисс Роза теряла терпение: надо было возвращаться. Быстро пошли за проводником к выходу: Ян печальный, мисс Кромби задумавшись, сэр Артур все так же в экстазе, Зюссеманн, молча, с влажными глазами, Аннибал, ухвативши за рукав Антонио, болтал, забавляясь возмущением итальянца и его ругательствами.

Гроне все время шептал какие-то невнятные слова.

Часть дня, проведенная в катакомбах, а вернее, случайное знакомство с англичанином и его сестрой оказало больше влияния на жизнь, мнения и даже, пожалуй, на будущее Яна, чем это можно было предполагать. Так часто незначительный случай скрашивает длинный ряд годов.

Прощаясь после Аппийской дороги, англичанин пожал Яну руку, а Роза, схватив его руку и долго удерживая ее в своей и смотря в глаза покрасневшему юноше, быстро сыпала словами. Она приглашала его посетить их и настойчиво добивалась более близкого знакомства, более дружеских отношений. Аннибал, заметив это, пошел вперед насвистывая, а Ян, задержанный и упрашиваемый, должен был, наконец, дать слово Розе, что придет к ней, что будут встречаться чаще. Англичанка дала ему визитную карточку и, расставаясь, сказала:

— Помните же, помните! Надо пользоваться случаем в этой жизни. Когда в ней встретится лицо и сердце, родственные, милые, зачем же уходить от них, почему к ним не подойти, не попытать счастья?

Брат был так занят своим итальянским костюмом и кинжалом, что конца разговора не слышал, а может быть, не хотел слышать. Ян молча, задумчиво вернулся с Аннибалом в тихую комнату, где Анджиолина с гитарой в руках уснула на кровати. Итальянец разбудил ее бренчанием по струнам. Живо вскочила она и, подбегая к своим, вскричала:

— А, вернулись, слава Богу! — Невредимые! Ничего с вами не случилось? Хвала Божьей Матери, но вторично уже не испытывайте счастья. Говорят, что там легко заблудиться и погибнуть.

Спустя несколько дней Ян вспомнил об обещании и принужден был пойти в палаццо, которое англичанин занимал на Corso. Брат и сестра занимали две отдельные половины. Сэр Артур этим утром уехал в Неаполь изучать жизнь лаццарони и рыбаков. Его ждали уже снятые помещения в Кастелламаре, Сорренто и самой столице. Мисс Роза Кромби была одна.

С одной лишь горничной она занимала обширные, хотя и запущенные апартаменты. Ей прислуживали два негра в восточных костюмах; остальной ее довольно многочисленный двор занимал нижнее помещение и был невидим. Громадный зал и прилегающий к нему кабинет были полны цветами, коврами, статуями, картинами, со вкусом размещенными. В роскошных мраморных сосудах были свежие и душистые букеты; полупрозрачные занавески прикрывали окна; весь пол, согласно английскому обычаю, был выложен коврами.

Мисс Роза лежала на оттоманке с книгой в руках. Читала одно из любимых сочинений Руссо. Перед ней на мольберте была начатая картина, на полу лежали палитра и разбросанные кисти.

— А, как поживаете! — воскликнула она, вскакивая на ноги, — как поживаете, художник! Я тебя ждала, и если бы не остатки женской стыдливости, глупой стыдливости, от которой не могу избавиться, я бы первая тебя навестила, так я была нетерпелива…

Ян молча поблагодарил; он не смог ответить.

— Знаешь что? — добавила смело англичанка. Я последовательница Лафатера, черты твоего лица мне нравятся; я непременно хочу ближе познакомиться с тобой, хочу полюбить тебя как брата. Садись.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги