Читаем Сфинкс полностью

Лишь человеческая рука с убийственным однообразием расставила на этой земле строения, все до одного похожие друг на друга и принадлежащие к первобытной эпохе, больше занятой обеспечением укромного уголка, чем заботой о формах его и о красоте линий. Тут и там рассеянные дворцы в то время сохраняли еще характер феодальных соколиных гнезд: они сидели при слияниях рек, среди трясин, башни придавали им грозный вид, кругом шли стены и валы с железными воротами. Но подъемные мосты уже едва кое-где висели на своих цепях, многие башни переделали в голубятни, ласточки спокойно лепили гнезда на бланкетах, мхом поросли карнизы, на дворе рядами росли крапива и сорные травы. Верхушки круглых ронделей валились, замки принимали вид дворцов; иногда итальянские сады шумели на полураскопанных валах; мостки и часовенки заменили собой пороховые мельницы и старые сокровищницы — свидетелей иной эпохи. Часто обращали на себя внимание Яна дворянские усадьбы, одни из самых характерных построек страны; они выглядывали из кустов сирени, из вишневых и грушевых деревьев как птички из гнезд; рядом с ними виднелись хозяйские постройки с деревянными галереями, живописными крышами, с воротами, наверху которых обыкновенно сторожил ястреб с распущенными крыльями. Здесь видна была жизнь и сильное чувство, везде проявлялись характерные черты страны, надо было только суметь их найти. Само множество усадеб говорило, кто здесь хозяин. А затем, какое разнообразие при столь одинаковом, казалось бы, общем виде! Одни запущенные с осыпавшейся местами штукатуркой, другие нарядные, словно желающие помериться с дворцами; тут гербы на фасаде, там лишь воробьиные гнезда или высыхающий на доске творог.

Ян дорогой разглядывал усадьбы и пытался разгадать, кто в них живет, вникал в их жизнь то мирную, то шумную и из нескольких штрихов строил целые истории, полные образов и происшествий. Потом возвращался мысленно к себе, к матери и спешил вызвать в памяти убогий домик в Березовом Лугу, столь опустевший, так рано наклонившийся!

Однажды вечером перед ним открылся вид на замок Сапегов, стоявший на горе над городом; раньше там была, вероятно, крепость.

Теперь, свидетельствуя красноречиво о могуществе времени, громадное здание без валов, подъемных мостов и башен стояло спокойно и смотрело на окружающую его местность. Оно как бы говорило земле, долинам и местечкам, селам и усадьбам: "я пан ваш!" Оно стояло как бы на страже, подбоченясь длинными галереями, которые соединяли трехэтажный корпус с флигелями.

Красивые ворота с часами вели на овальный двор. На фронтоне сверкали гербы, но в замке было пусто. Не так, как ныне, когда опустошение и евреи овладели этим местом; но пусто на минуту, так как хозяева уехали. Леса, местечко, замок и дальнейший вид, все вместе взятое, а притом в таком освещении, что замок ясно выделялся, побудили Яна с карандашом в руке направиться за городишко, чтобы набросать эскиз в своем дорожном альбоме: сюда, в силу унаследованной от Батрани привычки, начинающий художник заносил странные или красивые лица, деревья, строения, виды. Еврей как раз остановился здесь из-за шабаса, и у Яна оказалось свободное время. Он направился поискать подходящее место для рисования. Хотя дело было осенью, но вечер был очарователен.

Серебристые паутинки словно символические нити, связывающие друг с другом все живущее, поблескивали в лучах заходящего солнца; леса, фантастически раскрашенные осенью, то темные, то белые или синие, сплетались в прелестный венец; трава приобрела цвет бронзового ковра, кое-где вытканного зеленью; даже пожелтевшая стерня различных оттенков казалась квадратами, искусно вытканными на этом большом ковре. Пролетали молочные облачка, покрываясь цветами заката; красная, гневная, страшная луна носилась в синих тучах востока.

В пустом местечке царила тишина; медленно тянулись стада скота и овец, останавливаясь тут и там у ворот своих хозяев. Ян прошел по улице и по пескам направился к замку.

Запыленный барский экипаж с многочисленными чемоданами медленно тянулся к местечку, но в нем никто не сидел; художник равнодушно прошел мимо. Несколько поодаль он с удивлением заметил на холмике молодого мужчину, красивого и со вкусом одетого. Он сидел и, по-видимому, читал или рисовал. Это было редкое в то время у нас зрелище. А так как место как раз подходило для рисования, то Ян медленно подошел, всматриваясь в незнакомца. Это был еще молодой человек с приятными чертами лица, почти красавец, с напудренными волосами, розовыми щеками, с улыбкой чуть ли не добродушной на устах. Он оживленно двигал рукой и проявлял нетерпение, отбрасывал бумагу и вновь хватался за нее, смеялся и качал головой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги