Сфинкс

Ян не знал, что тот, которого он видел на верхушке счастья, страдал, может быть, больше самого бедного из своих подданных. Слабый Станислав-Август искал, когда было поздно, утешения во всем, что его отрывало от печальной действительности. Окруженный блеском, шумом, но недостаточно еще слепой, чтобы не видеть мрачного конца этого пира, на котором он сел на первое место, он забавлялся, как забавляются дети, которым доктор предсказал раннюю кончину. Все им тогда дозволяется, так как скоро умрут. Станислав-Август тоже не отказывал себе ни в чем, что могло его занять и рассеять. Он искал развлечения в шумных забавах, в искусстве, в литературе, в коллекционировании, в ежедневных мелочах, которыми он жил за отсутствием более крупных явлений жизни.

Это была судьба человека, у которого не хватает хлеба, но вволю варенья.

Сэр Джемс Харрис (лорд Мальмсберри) [8] прекрасно описывает состояние души этого короля в своем дневнике. Однажды они вместе охотились.

— Никогда еще я не видел ваше величество столь веселым, — сказал Харрис.

— Ах, — ответил Август, — иногда так приятно обманывать самого себя!

В другой раз король взял его запросто под руку.

— Сэр Харрис, — говорил он ему, — я чувствую тернии моей короны. Я бы ее бросил ко всем чертям, если бы не было стыдно оставить занимаемый пост. Поверь мне, не добивайся возвышения! В конце концов остается лишь горечь. Если к тебе внезапно придет непрошеное величие, отринь его. Если бы я так сделал, лучше бы мне было! Гордость меня увлекла. Мне захотелось короны, я ее добился, и теперь я несчастлив.

Этот несчастный и слабовольный король забавлялся живописью, резьбой, ставил в Италии статуи великим людям, торжественно праздновал сотую годовщину Венской победы, писал картины вместе с Баччиарелли, любил красивых дам, а в душе страшно тосковал.

Но в то время никто не видел его слез, слез слабости, слез детских, слез бессильной женщины; видели лишь внешнее веселие и обманчивое благополучие. Славили величие короля, дарившего Карпинскому кусок девственной земли, покрытой непроходимым бором, а Нарушевичу богатые епископства; короля, которого веселили Трембецкий, воспитанник Франции, и Венгерский, подражатель Пиррона.

Настоятель сам уговорил Яна направиться в Варшаву, предсказывая ему блестяшую карьеру благодаря таланту, лишь бы только каким-нибудь способом он стал известен королю. С отвагой в сердце, с той горячей жаждой покорения мира, какая сопровождает человека в юности, Ян решил попытать счастья. Голубые глаза Ягуси не раз манили его в Вильно; но судьба матери, надежда на лучшее будущее велели ехать в Варшаву.

В холодное осеннее утро простились у порога дома. Ян нашел возницу, возвращавшегося в Варшаву и согласившегося отвезти его за небольшое вознаграждение.

— Почему бы мне не проводить тебя хотя бы немного? — сказала мать. — Дольше будем вместе. А то, увидимся ли еще? Богу одному известно.

— Увидимся, увидимся скоро, мамочка! — отвечал невнятно Ян. — Я чувствую, надеюсь…

Идя по дороге в местечко, все время разговаривали в этом тоне, и мать ушла не раньше, чем Ян уселся на бричку. Потом долго еще стояла, долго оборачивалась, пока видна была поднявшаяся пыль. Наконец, свернула к пустому дому, но по другой, более длинной дороге, так как зашла в костел капуцинов помолиться перед иконой св. Антония за сына. Ей снова предстояли хмурые дни, проведенные за прялкой, с мыслями, не исчезавшими даже во время молитвы: "Что он там делает? Как у него дела?", в ожидании известий. Старая Маргарита, единственная доверенная и подруга, выслушивала материнские жалобы, догадки и надежды, поддакивая им кивком головы и холодным:

— Как-нибудь это устроится… он справится со всем.

V

Между тем Ян медленно ехал в желанную столицу, задумавшись, устав от пребывания в деревне, где единственным светлым лучом было сердце матери и сочувствие монаха, да еще работа и мысли, но не оживляла ничья сердечная поддержка. Виды во время путешествия менялись так, как только у нас могут меняться, представляя собой разнообразнейшие картины. В общем это страна равнин и зелени, но в виде исключения можно встретить горы и неожиданно новые пейзажи. Чаще всего попадаются большие леса и неглубокие овраги, окруженные зарослями; но не раз встретятся и обширные долины, уходящие вдаль, и голые равнины. Чернозем рядом с золотистыми песками, поросшими черным можжевельником, узкие ручьи и широкие реки, громадные зеркальные озера, зеленые простирающиеся засеянные поля и глухие пущи, и густо населенные местности — все здесь найдется вперемежку.