Сфинкс

Что такое, собственно, искусство? Что такое художник? Искусство не есть глупое подражание природе и приземленное мышление; это созидание идеалов, это возвышенное изображение жизни земли и всего, что она производит. Видимая природа есть только отражение невидимой мысли, а художник должен понимать значение всего видимого, чтобы воспользоваться этим, как символами, как средствами для изображения своей мысли. То, что в природе проявляется урывками, неполно, то художник кладет на линии своей картины, изображающей его мысль, мысль сознательную, полную и великую. Нет живописи, нет искусства без идеальной правды, как нет их и без правды реальной, являющейся изображением первой. Художник должен быть поэтом, который посылает в мир свою великую, прочувствованную и продуманную мысль, снабдив ее всем, что только может сделать ее более явной, телесной, ощутимой. Без того священного огня, который возносит мастеров и освящает, очищает искусство, отграничивает его от ремесла, нет ни того, ни другого. Без него остается бездушное творение и бездушный работник.

Существует, увы! достаточно рисовальщиков, которые усаживаются за работу как сапожник за выкройку башмака, холодно, механически, бездумно, полагаясь на случай, принимая воспоминания как творчество; но разве они достойны имени артиста? О, нет! Посмотрим на экстаз св. Луки, ищущего в небе модели для лица Богоматери — это чудный прекрасный символ. Если даже св. Лука и не был художником (как утверждают некоторые критики), то все-таки эта легенда всегда будет великим и красивым уроком. Да! В небе есть первичные формы, наши идеалы должны содержаться в духе и мысли, а без экстаза и энтузиазма нет творчества. Идеалы линий, идеалы колорита, идеалы выражения, идеал цельности: все должно появиться сразу, одним движением, как цветок алоэ — из глубины мысли, из груди художника, согретого воодушевлением.

Именно с такой возвышенной точки зрения понимал искусство и Батрани, понимал так, как немногие выдающиеся и опередившие свой век умы понимали его.

Прочтите сочинения XVIII столетия по теории искусства и вы увидите, что искусство тогда видели схематичнее и поверхностней, чем в эпоху, когда Леонардо писал свой трактат, Рафаэль свои письма, Бенвенуто Челлини дневник, Микеланджело сонеты. Там именно, в этих отрывках надо искать разбросанные фрагменты вечной истины в искусстве, которую великие избранные умы понимали всегда яснее и лучше, чем их современники.

Божественный Платон назвал красоту сиянием истины и велел созидающему какое-либо творение смотреть на идеальный, бессмертный образец. После Платона [4] пришлось ждать столетия, чтобы эти слова повторились.

Батрани, верный ученик могущественной итальянской школы, которая, взятая вся вместе, является, пожалуй, величайшей в мире, лучше других понимал идеальное в искусстве и легче других умел приобщиться к его пониманию.

Ян в течение года усвоил здесь больше, чем у Ширки за два. Рисунок его стал стремиться к той чудесной чистоте линий, которая так восхищает нас в искусстве древних, к той прелести, какая не исключает ни энергии, ни правды.

Итальянец, как все люди более разносторонние, не был последователем ни одного стиля, ни одного маэстро. В искусстве он видел мысль, рассмотренную с тысячи точек зрения; он умел оценить достоинства каждой, хотя бы она грешила исключительностью. Он искал силы у Микеланджело, идеальной красоты линий у Рафаэля, наивной прелести у Фра Бартоломео, колорита у Тициана, Пальмы и Беллини, изящного исполнения у голландцев, идеализирующих капусту, морковь и морщины старой бабы, настолько привязанных к родине, что Святому Семейству дают собственные лица и костюмы, чистых и прозрачных на полотне настолько, насколько они чисты и вымыты дома.

Но среди множества странных творений германского искусства старый Лука Кранах, несравненный Мартин Шен, еще столь мало ценимые в то время, были предметом удивления и почитания для Батрани. Плодовитость и сила Дюрера извиняли в его глазах временами непонятную карикатурность, а вернее слишком уже реальную правду.

В такой школе у Яна не было времени для отдыха: каждая минута была дорога, каждая пролетала мгновенно, он забывал обо всем, из вида исчезала земля, как у Ильи, которого похитили на огненной колеснице. О, как редко эта огненная колесница энтузиазма захватывает избранных на земле и уносит их в облака! Как гораздо чаще вместо своей колесницы бедный человек прикрепляет склеенные крылья Икара, чтобы потом свалиться с вершины в глубины моря!

Вскоре Ян стал даже помогать художнику, взял в руки кисть и несмело первыми мазками пытался передать свою мысль, еще не вполне схваченную, неустановившуюся. Мягкое руководство учителя помогло ему почувствовать собственное развитие, а радость придавала ему новые силы.

Батрани был одним из тех руководителей, которые прекрасно понимают, что, направляя ученика, не надо лишать его самостоятельности, что нужно избавить его от поисков и неуверенности, но предоставить ему выбор пути и не требовать от таланта, чтобы отказался от себя ради наставника.