В этот вечер супруг задерживался. Сначала она убеждала себя, что все хорошо, потом проснулась ревность, а после тревога. Фрося оделась и несколько раз порывалась идти в княжий терем, потом представляла, какой идиоткой будет выглядеть, и снова садилась на кровать. Пыталась читать, но строчки петляли, старалась уснуть, но мысли сменялись одна за другой, не давая покоя. Вот так и просидела всю ночь, вцепившись в собаку. А когда дверь скрипнула, подскочила, не зная, обнять или накричать, выплёскивая страх. Видимо, эмоции слишком отчетливо были заметны, потому что Давид замер, удивленно вглядываясь в лицо, а потом подошел и молча обнял. Фрося прижалась к колючему шерстяному кафтану, и слезы облегчения выкатились из глаз.
— Ладушка, ты чего? — Давид не ожидал такой реакции. — Обидел кто? Фрося прикрыла глаза, успокаиваясь, и отрицательно покачала головой.
— Все хорошо, — сипло ответила она.
— Ой ли, — Давид погладил супругу по мокрой щеке, утренняя горечь постепенно отступала.
— У тебя кровь на руках и рукаве, — заметила Фрося и отстранилась. — И костяшки разбиты. Случилось что?
— Боярин Богдан с Верхуславой случились, — криво усмехнулся сотник. — Или ты думала, что я забыл твой рассказ?
— Я думала, что ты не поверил мне, — пожала Фрося плечами, потом подняла глаза, полные страха, и почти шепотом спросила:
— Ты убил их?
Давид посмотрел на свои руки и отрицательно покачал головой.
— Таким смерти мало. А брат отпустил одну в монастырь, а со второго виру взял.
Фрося вздохнула.
— Плохо это.
Давид хмыкнул.
— Князь живет по христианским заповедям, стараясь прощать врагов своих.
— Видимо, приходится прощать врагов, когда не имеешь достаточно сил, чтобы уничтожить их, — пожала плечами Ефросинья.
Тот разговор глубоко засел в памяти сотника, вспоминал он слова и думал, что совершенно права супруга. И ещё о том, что сегодняшняя слабость княжеская может обернуться большими бедами в будущем.
Зима шла размеренным ходом. Для всех рук в усадьбе находилось дело, никто праздно не сидел. Раз в неделю супруги ездили в Герасимки да в удельные земли, принадлежащие Давиду. Проверить, у всех ли тепло, сыто. Все ли живы, всё ли спокойно. Правда в первый раз супруг опешил, когда узнал, что его благоверная в своё село собралась, да попытался не пустить. Куда?! Одной, зимой в седле?! В своём ли уме?! Фрося тоже встала в позу, объясняя, где она видела патриархальный деспотизм и домостройные замашки. Потом пришлось объяснять, что это такое, а после уже и не до ссоры стало. По примирению Давид приказал запрячь две лошади, и отправились они вместе. И если староста Герасимок привык к частым визитам хозяйки, то в других сёлах случился переполох.
Потому сотник решил, что поездки нужно сделать регулярными. Глядишь, и воровать перестанут, а то Ефросинья смотрит на бледнеющих селян, хохочет да приговаривает: «Земля наша богата, порядка в ней лишь нет[3]».
Год истончился. Солнце погибло и возродилось вновь с Рождеством Христовым. В святочную неделю гуляний, ближе к вечеру, на двор к сотнику на крепконогом жеребце прибыл Жирослав. На парне кафтан зелёный, мехом подбитый, шапка-оплеуха небрежно на бок сдвинута, рукавицы за поясом, сапоги красные, спереди гармошкой присобраны, в руках плётка с соколиной головой. Красавец, хоть и рожа в шрамах. Выскользнул из седла, словно рыба из рук. Давиду поклонился, Фросе кивнул, Ретке подмигнул.
— Мир дому вашему, — спрятав улыбку в усах, поздоровался боярин.
— И ты здрав будь, — ответил Давид. — За жеребцом обещанным приехал?
— За кобылкой, — поправил отрок и хитро взглянул на сотника. Давид удивленно приподнял брови.
— Кажется, я тебе жеребца необъезженного обещал?
— Правда? Запамятовал, но зимой, говорят, коней в стойлах лучше держать, а девиц у печи.
— Ах вот оно что! — начал понимать, о чем речь хозяин. — Ну что ж, зайди в дом, обсудим.
Но Жирослав не тронулся с места. Давид хмуро посмотрел на парня, чего он ждет?
— А Ефросинья Давыжая пригласит меня гостем быть?
Фрося удивилась: с чего бы ей отдельно от мужа боярина приглашать.
— Заходи, — тем не менее прозвучало в ответ.
Жирослав зашел, но раздеваться, разуваться не стал. Остался на пороге.
— Ну, что ты мнешься? — поторопила Фрося гостя. — Раздевайся, проходи, ужинать будем.
Гость разулыбался, как кот, залезший в подклеть, поклонился хозяйке в пол.
— Спасибо за дозволение, — буквально промурлыкал Жирослав и начал снимать кафтан да шапку. А Давид наконец понял, отчего гость ведет себя так, а главное, кого сегодня сватать будут.