Сфера времени

— То есть, по-твоему, она должна была полюбовницу твою под одной крышей терпеть и в грязи да копоти жить? Ты уж определись, кто тебе в жены нужен: княгиня или подмётка. Сейчас лучше ртом воздух не глотай, в бане попарься да отоспись с дороги. А завтра на дом и двор посмотри, казну посчитай да с женой спокойно поговори, после уже и выводы делай. И вот ещё: пока тебя в Муроме не было, над ней князь Владимир суд учинил, вряд ли тебе Жирослав рассказал, так что поспрашивай супружницу свою, думаю, много интересного услышишь. А пока доброй ночи, мне еще завтра в Борисоглебск к заутренней успеть надо, — Игумен поднялся и проследовал к выходу, но у самой двери остановился и обернулся к князю. — Подумай, Давид, хорошо. Ведь если тебе Ефросинья как жена негожа, то я вмиг отправлю её туда, откуда она прибыла.

Священник ушёл, а сотник ещё долго сидел, раздумывая над странными словами.

Розовый солнечный луч преломился через нехитрый витраж и разлетелся, освещая одрину. Следом ворвался пропитанный озоном холодный воздух. Фрося тут же завернулась в одеяло, как в кокон. Давид, деливший с ней ложе, сразу замёрз и проснулся, закинул руки за голову рассматривая покои, в которых жил последние лет двадцать. Сейчас они изменилась до неузнаваемости. Вместо круглых брёвен, забитых паклей белые стены, изрисованные полевыми травами. Вместо досок коричневый блестящий пол, на который кинут тканый ковёр, кои делают степные мастерицы. Две двери, одна в мыльню, а вторая в комнату, где как он вчера узнал, вместе с пучками пахучих трав хранилась одежда, ткани и меха. Стол, а не нём крынка с цветами. Маленькая печь с трубой, полка с книгами, наподобие той, что стоит у отца Никона. Новое окно со стеклом и множество светильников.

Комната выглядела обжитой и уютной. Давиду сразу вспомнилось тепло лесной избушки. Печь с красными цветами, пол, устланный камнями, и хрустящее льняное бельё на постели. Сотник скосил глаза на своё ложе. Точно. Мягкая перина, поверх застелена куском ткани, сшитым из двух полотнищ, в изголовьях маленькие, дивно пахнущие лугом перины, «подушки» всплыло смешное слово, одеяло, словно щит, убрано в чехол. Спать на таком да после бани — одно удовольствие.

Давид аккуратно, чтобы не разбудить супругу, поднялся, прошёл в мыльню, которой на момент его отъезда не было. Там стояла небольшая кадка, устланная льняным полотенцем, два ведра наполненные водой, кувшин, умывальник со сливом, а над ним небольшое, размером с ладонь, зеркало. На полке вдоль стены разместились полотенца, мыльные куски, стеклянные бутылочки с чем-то жидким, гребни, капаушки, деревянные палочки и маленькие щёточки, берестяной туесок, наполненный белым порошком, от которого пахло мятой и имбирём. Хозяин дома только головой покачал. Ведьма, она и в тереме ведьма.

Внизу почти ничего не поменялось, только чисто, светло стало. Лишь гридницу было не узнать. Вчера при свете ламп он и не рассмотрел все как следует, а теперь лишь диву давался. Снова выбеленные стены, будто в тереме у князя Всеволода. Одна украшена небольшими синими ромбами. На другой висит медвежья шкура, щит, принадлежавший Ярославу Святославичу, и его же меч, прозванный некогда Агриковым.

Давид подошел, достал старинное оружие. Тонкая, как волос, трещина не позволяла более им сражаться, а перековать рука не поднималась. С этим мечом была связана фамильная легенда. Считалось, что, когда отец Ярослава скончался, его супруге Оде и младшему сыну вместо княжества достался сундук, полный сокровищ, среди которых был и легендарный меч. Однако Ода, опасаясь за свою жизнь и за жизнь ребёнка, бежала в Германские земли Римской империи, припрятав сундук в одном из Киевских монастырей. Двадцать лет жил Ярослав на чужбине, а после вернулся тайно на родину, нашел клад и легендарное оружие. Взял силой Муром, Рязань и Чернигов, долго воевал против братьев и Владимира Мономаха, но на съезде князей в Любиче выбил себе право на приграничные земли, отказавшись от притязаний на великое княжение, решив, что лучше удержать имеющиеся города для внуков, чем сложить голову в борьбе за Киевский стол. В общем-то прав был. Жаль, что другие братья так не считали. Как волки налетали, кусали, алкая крови и земель.

Давид вздохнул. Интересно, отчего его супруга из всей оружейной выбрала именно эти вещи? Случайно ли или ей история его рода ведома?

Хотя чему тут удивляться, странной лесной деве многое было открыто, и поведение её, кажущееся странным, зачастую имело разумное объяснение. Словно не баба поступки совершает, а муж.

Еще одной новой деталью была прорубленная дверь из гридницы в поварню. Хозяин толкнул её и зашел вовнутрь. За длинным столом завтракали слуги. Кухарка хлопотала у печи. При появлении Давида все поднялись, поклонились, приветствуя. Даже старая карга Ефимья. Сотник довольно хмыкнул, кивнув в ответ. Узнал, что отец Никон и матушка Фотинья отбыли ещё затемно, остальные из хозяев не поднимались.

— Завтрак подавать? — поинтересовалась стряпуха.