Сфера влияния

Дома, после соответствующей кампании, ему выделили деньги на костюм. В театре, объяснил Раймонд, готовили постановку американской комедии, где он получал роль со словами, но Арнольд ни за что не выпустит на сцену актера в таком старье. Меж тем это все, что у него есть, а такой шанс упускать просто нельзя. Доводы подействовали.

Высокий и стройный, Раймонд в тщательно отутюженном костюме выглядел превосходно, а потому отныне мог восседать у стойки совершенно спокойно.

 В тот вечер бар почти пустовал. Конечно, время было слишком раннее, но Раймонду предстояло идти в театр: он играл в «Сирано» молодого гасконского дворянина — с усами, в так называемых веллингтоновских сапогах и с новехонькой рапирой, но зато без парика, поскольку в таковом явно не нуждался. Какой-то маклер строча что-то в блокнот, тихо сидел в уголке, с мундштуком для сигар под яшму и непременным виски, да за стойкой вертела в руках бокал хереса незнакомая девушка.

— Привет, Джим. Как обычно, пожалуйста. Но я тороплюсь — через двадцать минут надо быть в театре.

Хм, хорошенькая девушка… Длинные светлые волосы, расчесанные на косой пробор, ниспадают на плечи свободными волнами. И платье модное. Ей лет двадцать, не больше.

Незнакомка достала сигарету из маленького серебряного портсигара и, отложив его в сторону, принялась рассматривать в зеркальце изящно выгнутую бровь — есть там пятнышко или нет? Сумочка — наверное, первая в жизни — соскользнула с коленей и упала на пол. Раймонд, сама галантность, мигом бросился помогать.

— Позвольте, мадемуазель.

— О, большое вам спасибо.

— Вы, конечно, не одна? — с надеждой спросил он.

— О нет, я жду маму, благодарю вас.

Раймонд, не зная, что сказать, неловко улыбнулся и решил искать спасение в оживленной болтовне с барменом.

— Ну, дружище Джим, на этой неделе неплохие сборы. «Сирано» хорошо принимают, как ни странно. Хотя, конечно, Арнольд неподражаем — один нос чего стоит! «Nous sommes les cadets de Gascogne»[7], — произнес он нараспев, взмахнув рукой. Ага, девушка явно заинтересовалась.

— О, так вы заняты в спектакле?

— Да, мадемуазель, я помощник режиссера, но в эту неделю решил выходить на сцену, любопытно попробовать, знаете ли.

— А я как раз сегодня иду на спектакль, мне говорили, это занятно. А вот и моя мама! — Тучная женщина в мехах возвращалась из дамской туалетной комнаты, явно затратив титанические усилия, дабы навести красоту.

— Ах вот ты где, Полин! Что ты тут делаешь?

— Пью херес.

— Так почему же ты не села в гостиной, неразумное дитя, и не заказала его официанту? Моя дочь в баре — подумать только! Ну а теперь идем, у нас мало времени, я распоряжусь, чтобы на стол подали сию секунду.

Девушка стала рыться в сумочке, собираясь заплатить.

— Нет-нет, мадемуазель, прошу вас, доставьте мне удовольствие!

Отказать было неудобно, да и мама уже стояла у двери, нетерпеливо хмурясь.

— Благодарю вас, — смущенно пробормотала Полин.

— Увидимся в театре, — важно сказал Раймонд.

И она действительно была там, во втором ряду, — уж такие-то волосы нельзя не заметить. Раймонда осенила замечательная, романтическая мысль. В конце четвертого действия, после сражения, когда молодые гасконцы выходили кланяться под аплодисменты взволнованных зрителей, он вытащил из волос бутафорскую розу и, старательно прицелясь, бросил. Цветок попал девушке в шею. Она хлопала что было сил, а мать, водрузив на нос очки в роговой оправе, рылась в коробке шоколадных конфет и ничего не заметила. Полин радостно помахала розой. Это был единственный романтический жест Раймонда за всю его жизнь.

— Кто это? — спросил он Джима.

— Я знаю только, что ее мать и отец часто здесь бывают. Одно из старинных семейств. Куча денег, большой дом в предгорьях, лошади… и бог знает что еще. Когда отец приходит сюда, я подаю ему по четверть бутыли шампанского и бренди.

Это произвело на Раймонда такое сильное впечатление, что он стал расспрашивать отца.

— О да! Живут здесь с французских времен…

Местные всегда говорили об истории таким образом. Когда-то толковали про «испанские времена». «Французские» же означали нашествие Наполеона. Ну а теперь, конечно, противное слово «оккупация» заменялось на «немецкие времена».

— Глава семьи — крупный землевладелец, держит виноградники, да еще внушительный пакет акций сталелитейного завода к северу от реки… Очень богат и, похоже, ничего не потерял. Интересно, кому все потом отойдет? Был у него сын, но погиб, когда служил в авиации…

Надо отдать справедливость Раймонду — он влюбился скорее в «старинное семейство», чем в деньги. «Отель дез Энд» и неустанные хождения по Тротуару наконец принесли плоды.

Раймонд на автобусе поехал туда, где лесистые холмы уступали место горам, таким же массивным и пологим, как Вогезы, это обиталище старинной знати. Он увидел большие железные ворота, каменные столбы, увенчанные украшениями, и увитую зеленью высокую стену, но внутри не разглядел ничего, кроме кусочка лужайки и ветки кедра. Стояла дождливая осень, и предгорья сплошь затянул туман.