Сезанн. Жизнь

Сен-Захари казался Луи Огюсту захолустьем. Одержимый страстным желанием сбежать из большой семьи и преуспеть в жизни, он при первой же возможности уехал в Экс и устроился на работу к торговцу шерстью Дете. Лиха беда начало! В 1821 году двадцатидвухлетним юнцом он отправился в Париж, там выучился на шляпного мастера и торговца головными уборами, а попутно завел интрижку с женой хозяина. Через четыре года вернулся в Экс и вместе с двумя партнерами открыл собственное дело по сбыту и экспорту фетровых шляп местного образца. В XIX веке в Эксе процветало шляпное ремесло, так что Луи Огюст оказался в своей стихии. К началу семидесятых годов на предприятиях, изготовлявших головные уборы, трудилось примерно 470 мужчин и 240 женщин, а еще больше народу работало в смежных отраслях, среди которых важнейшей было кролиководство, поскольку кроличий пух шел на производство фетра. В сельской местности скупщик шкурок был этаким гротескным сказочным персонажем – злым колдуном, крадущим непослушных детей, и мясником в одном лице. «Шкурка – раз и шкурка – два, / Скупщик – плут, прошла молва», – говорится в провансальском стишке{128}.

Нарядные двери нового магазина Сезанна и Купена выходили на Бульвар. Острословы за столиками соседнего кафе, должно быть, шутили: Céz-anne – seize ânes (шестнадцать ослов), а если прибавить Купена, получится семнадцать. Но шкурки приносили прибыль, и уж Сезанн-то ослом не был. В трудные для фермеров времена он ссужал их деньгами под проценты, при случае выкупая дело. Бизнес неуклонно расширялся, вначале на местном уровне, а впоследствии и в Марселе. Должников держали в ежовых рукавицах, и неплательщики довольно скоро начинали ощущать отеческую опеку. Если верить молве, Луи Огюст однажды поселился в доме транжиры и установил там режим строгой экономии: самолично следил за всеми хозяйственными расходами, вплоть до того, что установил нормы на потребление масла, мяса и картошки. После двух лет суровой аскезы Луи Огюст вернул себе долг вместе с процентами. При всем том провинившиеся по глупой неосмотрительности отделывались сравнительно легко. Злостным же должникам везло куда меньше. Они лишались собственности. Луи Огюст проглатывал их целиком не поперхнувшись. На портрете отца виден «говорящий» красный мазок на левом указательном пальце: папаша впивался в жертву если не зубами, то когтями. Так, согласно записи о «ликвидации имущества несостоятельного должника Луи Гаспара Жана», объявившего себя банкротом 5 июля 1854 года, Луи Огюст Сезанн выкупил «все товары и запасы его обивочной мастерской, включая диваны, кресла, стулья, люльки, балдахины, карнизы, шнуры, шерстяные узорчатые ткани, бархат, холст, конский волос, трикотажные ткани… словом, все находившиеся там обивочные и отделочные материалы… вместе с мебелью и другим движимым имуществом, а именно столом, зеркалом, письменным столом, бельем, одеждой и разной кухонной утварью…»{129}