Обвинение представило презентацию в PowerPoint. Жалкий интерьер дома в Камдене. Натали Блейк подалась вперед на своем стуле. Экран был покрыт каплями крови, но ее интересовало кое-что другое. Четыре модных в шестидесятые белых стула, неожиданные в доме священника. Слишком большой рояль в слишком маленькой комнате. Разномастные диван и тахта, дорогущий телевизор. Кухня, оснащенная совсем не по-современному, с пробковым полом – к несчастью, этот материал хорошо впитывает кровь. Натали почувствовала толчок локтя младшего адвоката и начала делать вид, будто записывает, как ей было сказано.
Натали Блейк начала снимать с себя мантию, когда рядом с ней возник Джонни Хэмптон-Роу, ухватил ее блузку, отвел в сторону вместе с бюстгальтером. У нее была замедленная реакция: он пощипывал ее сосок, а она еще даже не успела спросить, с какого это хуя он себе такое позволяет. Тем же движением руки, какое она видела в зале суда, он превратил факт ее крика в преступление. Он тут же отошел, вздохнул: «Ладно, ладно, виноват». Когда она привела себя в порядок и вышла в коридор, он стоял в дальнем конце – точил лясы с остальными членами команды, обсуждали стратегию на следующий день. Младший адвокат показал на Натали ручкой. «Паб. «Семь звезд». Идешь?»
Ли Ханвелл договорилась о встрече с Натали Блейк на станции метро «Чэнсери-лейн». Ли работала неподалеку секретарем спортивного зала на Тоттенхем-Корт-роуд. Они прошли в Хантеровский музей. Начался дождь. Ли встала между двумя громадными палладианскими колоннами, посмотрела на латинские надписи, вытравленные в сером камне.
– Мы не можем пойти в паб?
– Тебе здесь понравится.
При входе они сделали скромные пожертвования.
– Хантер был анатом, – сообщила Натали Блейк. – Это его частная коллекция.
– Ты сказала Фрэнку?
– Он бы ничем не помог.
Без всякого предупреждения Натали затолкала Ли в первый подвернувшийся атриум, как это сделал с ней Фрэнк несколько месяцев назад. Ли не вскрикнула, не охнула, не закрыла лицо руками. Она прошла мимо всех носов, подбородков и ягодиц, подвешенных в банках с формальдегидом. Прямо к костям гиганта О’Брайана[71]. Она прижала руку к стеклу и улыбнулась. Натали Блейк последовала за ней, читая проспект, объясняя, всегда объясняя.
Толстые и короткие, немного забавные, отделенные в нескольких дюймах от головки, а может быть, просто сморщившиеся в момент смерти. Некоторые обрезанные, некоторые явно омертвелые. «Не вызывают зависти, – сказала Ли. – А у тебя?» Они пошли дальше. Мимо бедренных костей, мимо пальцев ног и рук, мимо легких, мозгов и вагин, мимо мышей и собак, мимо обезьяны с нелепой опухолью на челюсти. Когда они добрались до плодов на поздних стадиях, они уже слегка впали в истерику. Огромные лбы, узкие маленькие подбородки, закрытые глаза, открытые рты. Натали Блейк и Ли Ханвелл, посмотрев на все это, скорчили друг другу и экспонатам страшные рожи. Ли опустилась на колени, чтобы получше разглядеть какой-то траченный болезнью человеческий материал, на взгляд Натали, не поддающийся опознанию.
– Ты ходила в паб.
– Я посидела там двадцать минут, разглядывая структуру столешницы. Они говорили о деле. Я поднялась и ушла.
– Ты думаешь, он сделал то же с девочкой Пол– ли?
– У них были «отношения». Которые, возможно, начались таким же образом. Может, он со всеми себя так ведет.
– Интрига все круче. Ненавижу интриги. В спортзале то же самое, там полно мудаков, которые так выступают. Я от них бешусь.
– Это что за фигня? Рак?
– Кишечника. Папа от этого умер. – Ли отошла от сосуда и села на маленькой скамеечке в середине зала.
Натали тоже села, сжала ее руку.
– И что ты собираешься делать? – спросила Ли Ханвелл.
– Ничего, – сказала Натали Блейк.
Прошло несколько недель. Доктор Сингх прижала Натали Блейк в угол в комнате стажеров. Было ясно, что ее прислали как эмиссара. Некоторые наверху – неназванные люди – «озабочены». Почему она перестала участвовать в жизни коллектива? Не чувствует ли она отчуждения? Не хочет ли поговорить с кем-нибудь, кто «прошел через это»? Натали взяла маленькую карточку. Видимо, не отдавая себе отчета, она закатила глаза. На лице доктора Сингх появилась обида, она провела пальцем под рядом букв: КА, ОБИ, ДФ[72]. «Теодора Люис-Лейн была зачинателем, – подразумевалось, что это должно стать предостережением. – Без нее нас нет».