Северный ветер

— Думать некогда, командир, немцы утром ударят, там танки подтянулись, слышно было. Уходить надо немедля, нет у нас чем их остановить, нет гранат, нет патронов, нет ничего, кроме злости. Сдохнуть, конечно, можно, только тогда кто их бить будет? Отойдем, пока нас плотно не окружили, выйдем к своим, вооружимся и будем драться. Я, старый солдат, другого пути не вижу.

— А с этим как? — шепотом спросил лейтенант.

— Этого выносить, как и всех раненых.

— Дак он же знает, что приказа нет.

— Ольга?

— Я здесь.

— У тебя морфий еще есть?

— Осталось совсем немного.

— Уколи старлея, сейчас выносить будем, пусть спит, легче ему будет.

Медсестра вопросительно посмотрела на лейтенанта. Тот молча кивнул и вышел из блиндажа. Волохов встал было за ним, но лейтенант остановил его:

— Ждите здесь.

— Передайте всем командирам подразделений — немедленно прибыть ко мне, — услышал Волохов команду ротного.

Минут через десять в блиндаж набилось с десяток хмурых и заспанных мужиков в шинелях и ватниках. Командирами их назвать было трудно, и не потому, что знаков различий в петлицах было не разобрать. Растерянные и испуганные лица были у этих людей. Они скрывали страх, но он был в их глазах, потухших в ожидании очередного приказа. Никто не сомневался в том, что снова услышит слова о воинском долге, о верности партии и товарищу Сталину, о необходимости остановить и опрокинуть врага… все это уже было на протяжении нескольких дней и ночей. После высадки из эшелона, перед маршем, под проливным дождем они слушали полкового комиссара. Потом после первой бомбежки, похоронив убитых, стоя перед могилой, слушали замполита батальона. Они готовы были драться и дрались. Они выстояли на этом рубеже, выстояли, приняв на себя первые атаки немцев, остановили их и трижды ходили в атаку. Трижды за два последних дня. Они прятали глаза и молча ждали приказа. И они его услышали.

— Все?

— Вроде все.

— А где Иваненко?

— Тяжело ранен, я за него, сержант Рашидов.

— Ясно, значит, все.

Лейтенант встал, почти упираясь головой в блиндажный накат, оправил на себе гимнастерку.

— Товарищи, мы двое суток без связи с командованием, разведка напоролась на немцев в тылу, имеется вероятность окружения. Поэтому приказываю: немедленно приготовиться к передислокации на новые позиции к железной дороге. Готовность ноль часов сорок минут. Отходить будем скрытно, с правого фланга вдоль болота к лесу. Соблюдать полную тишину. Всех раненых выносить за головной группой. Сержант Епифанов, поведешь первую роту с разведкой. Затем раненые, вторая и третья роты. Замыкающий первый взвод третьей роты — командиром назначаю рядового Волохова. Рашидов, выдели четверых бойцов покрепче, старлея понесут, головой за него отвечаешь. Я впереди, с разведкой. Выполняйте приказ. Разойтись.

— Есть! — нестройно, но с некоторым оживлением в голосе ответили командиры.

— Волохов, останьтесь, — скомандовал комбат, когда Волохов уже выходил. — Вы, я слышал, из Сибири?

— Из Забайкалья, а что?

— Да так, отец у меня в тех краях сгинул…

Волохов взглянул на лейтенанта.

— Погиб?

— Не знаю. Четыре года вестей нет… как забрали.

Волохов нахмурился. «Сын врага народа — командир Красной армии?» — мелькнуло в голове.

Лейтенант, как будто услышав его мысли, продолжил:

— Он ушел от нас с мамой за полгода до ареста. Сказал — так надо.

— Афанасьев?

— Нет, это я по матери… — Лейтенант смутился, краска залила его лицо. — Федоров Андрей Иванович, не встречали… там? — Лейтенант с нескрываемой надеждой посмотрел в глаза Волохову.

Волохов даже не пытался вспоминать кого-то, это было невозможно, лично этого человека он не знал, а остальные были общей безликой массой, без фамилий и имен.

— Нет, лейтенант, твоего отца я не встречал. Сибирь-то, она большая, и лагерей в ней немерено, и Федоровых в этих лагерях… На каждой перекличке два-три раза… отзываются. Но мне с твоим отцом встретиться не пришлось. Видно, правильный мужик он.

— Как это, правильный?

— Семью смог спасти, думаю, понимал все и вовремя принял решение. А на это ум нужен и мужество. Так что хороший человек у тебя отец. Жив, поди, мается по лагерям, там сотни тысяч… может, война чё поправит, ждать надо.

— Думаете, жив?

— Понимаешь, лейтенант, там не сладко, конечно, мрет народ, кто от чего, убивают, бывает, но это как на воле, а в целом живут люди и там, это ж не здесь — сплошная мясорубка…

— Это война… — начал было лейтенант, но тут же осекся под взглядом Волохова.

— Война, лейтенант, война, будь она неладна…

— Все, время, — посмотрев на часы, закончил разговор лейтенант.

У блиндажа уже толпились бойцы, пришедшие за раненым особистом.

— Рашидов, забирайте его.

— Есть, товарищ командир!

Рашидов кивнул здоровенному рядовому:

— Давай, Ерохин, осторожненько выноси его…

Рядовой Ерохин, крепкий мужик лет тридцати, протиснувшись в блиндаж, как ребенка, взял раненого на руки и вынес в траншею на носилки. Медсестра вышла следом.

— Смотри, Ерохин, береги раненого, головой отвечаешь!

— Донесем, товарищ лейтенант, не сумлювайтесь!