Читаем Северный крест полностью

   — В Мурманске их встретят достойно, — пообещал Дубровский, — они запомнят эту встречу на всю оставшуюся жизнь.

«Канада» отстала от «Минина». На «Минине» по этому поводу дружно прокричали «Ур-ра!», несколько человек пальнули в воздух из револьверов. Миллер прошёл в капитанскую каюту, которую занимал, достал из сумки бутылку английского джина, налил в стакан, сверху плеснул немного воды и залпом выпил.

   — Эжен, ты пьёшь, как городской мусорщик, — заметила Наталья Николаевна, поморщилась. — Так нельзя.

   — Ты права, — согласился с женой Миллер, — так нельзя. Я даже вкуса напитка не почувствовал. — Он налил себе ещё джина.

   — А зачем налил снова, раз не почувствовал вкуса?

   — Затем, чтобы почувствовать его, — ответил Миллер и выпил второй стакан.

* * *

Дубровский, вернувшись в Архангельск, немедленно отбил телеграмму в Мурманск: «К вам направляется ледокол “Минин” с руководителями белогвардейского движения на борту. В числе прочих на “Минине” находится и генерал-губернатор Северной области Миллер. Всех, кто находится на борту “Минина”, надлежит арестовать немедленно и переправить в Архангельск для суда».

Боясь, что телеграмма не дойдёт либо вообще попадёт в руки к председателю Мурманского совдепа Юрьеву, который якшался и с англичанами, и с бельгийцами, и с французами и особенно ценил американцев, считая их высшей нацией, матюками ругал Ленина и никому, кроме себя самого и американского президента, не верил, через некоторое время Дубровский послал ещё одну телеграмму. Такого же содержания, что и первая.

За второй телеграммой направил третью, требуя выслать навстречу «Минину» пару боевых кораблей, способных ходить во льдах. Главное, чтобы на этих кораблях были пушки.

События в Мурманске развивались так же стремительно, как и в Архангельске.

К Мурманску подошли голодные, обмороженные, измотанные красные части, отбить их натиск, кажется, ничего не стоило, но дрались они так яростно, с таким упорством, что белые не выдержали.

В Мурманске, не говоря о больших запасах оружия, патронов, бомб и пороха, остались немалые запасы английских консервов, американской ветчины и галет, французских компотов, сухого яичного порошка и редкой молочной сгущёнки, произведённых в Бельгии.

На «Минине» по мере возможностей старались быть в курсе того, что происходит в Мурманске: радист неотрывно следил за эфиром, спал, не выключая радио, перехватывал сообщения, в том числе и шифрованные, и поскольку у него имелся ключ к шифрам, быстро приводил их в нормальное состояние и нёс в рубку к капитану второго ранга.

Тот прочитывал перехваты и передавал их Миллеру. Генерал каждую такую бумажку принимал с хмурым лицом. Время было такое, что лучшей новостью было отсутствие всяких новостей. Прочитав очередной перехват, Миллер невольно сжимал кулаки, нервно дёргал пальцами воротник кителя, расстёгивая крючки, и наливался кровью.

И — молчал.

«Минин» шёл во льдах медленно, часто останавливался, пятился назад, разгонялся, врезался в очередную глыбину, крушил её, трясся всем корпусом так, что из палубы то и гляди могли вылететь заклёпки. Когда ледокол заползал на макушки льдин, тряска усиливалась, капитан второго ранга осенял себя благодарным крестом, если упрямую льдину удавалось расколоть, скорость движения «Минина» иногда не превышала двух сотен метров в час.

За кормой ледокола оставалась чистая чёрная полоса, в которой плавали шустрые мелкие льдинки. Вскоре в этой чёрной дымящейся канаве показались три судна с высокими, плюющимися яркими искрами трубами.

   — Кто такие? — встревожился Миллер и направился в ходовую рубку, к капитану второго ранга.

   — Ледоколы «Русанов», «Таймыр» и «Сибиряков», — ответил тот, — догнали нас.

Лицо у кавторанга было усталым, глаза — красными, он не спал уже несколько ночей подряд.

   — Команды там, помнится по прошлой нашей встрече, не очень надёжные... Не вздумают ли они на нас напасть? — встревоженным тоном поинтересовался Миллер.

   — Не думаю. На ледоколах ведь нет орудий. Не думаю, чтобы они могли их достать где-то по дороге.

   — Остаётся на это надеяться, а то я пообещал Татонке, что стрельбы больше не будет.

   — Точно не будет, ваше высокопревосходительство. Просто эти ледоколы идут быстрее «Минина», поскольку у них — чистая вода. А у нас — лёд. Если бы им пришлось бить лёд — они бы шли гораздо медленнее нашего «Минина». — Кавторанг любовно провёл рукой по дубовой панели, которая была проложена по смотровому краю рубки.

Радист тем временем перехватил ещё две радиограммы, посланные из Архангельска в Мурманск. Отправитель требовал немедленно перехватить ледокол с беглецами.

«Высылайте вооружённые корабли, не дайте им уйти», — истошно вопил Архангельск. Похоже, Дубровский сумел как следует накрутить тамошнее начальство.

   — Сволочи! — прочитав радиограммы, коротко резюмировал Миллер. — Судя по всему, наша армия в Мурманске бросила фронт.

Он был прав, но команды изменить курс пока не дал — для этого надо было окончательно убедиться, что Мурманский фронт перестал существовать, «Минин» продолжал проламываться сквозь льды на северо-запад.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Русского Севера

Осударева дорога
Осударева дорога

Еще при Петре Великом был задуман водный путь, соединяющий два моря — Белое и Балтийское. Среди дремучих лесов Карелии царь приказал прорубить просеку и протащить волоком посуху суда. В народе так и осталось с тех пор название — Осударева дорога. Михаил Пришвин видел ее незарастающий след и услышал это название во время своего путешествия по Северу. Но вот наступило новое время. Пришли новые люди и стали рыть по старому следу великий водный путь… В книгу также включено одно из самых поэтичных произведений Михаила Пришвина, его «лебединая песня» — повесть-сказка «Корабельная чаща». По словам К.А. Федина, «Корабельная чаща» вобрала в себя все качества, какими обладал Пришвин издавна, все искусство, которое выработал, приобрел он на своем пути, и повесть стала в своем роде кристаллизованной пришвинской прозой еще небывалой насыщенности, объединенной сквозной для произведений Пришвина темой поисков «правды истинной» как о природе, так и о человеке.

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза
Северный крест
Северный крест

История Северной армии и ее роль в Гражданской войне практически не освещены в российской литературе. Катастрофически мало написано и о генерале Е.К. Миллере, а ведь он не только командовал этой армией, но и был Верховным правителем Северного края, который являлся, как известно, "государством в государстве", выпускавшим даже собственные деньги. Именно генерал Миллер возглавлял и крупнейший белогвардейский центр - Русский общевоинский союз (РОВС), борьбе с которым органы контрразведки Советской страны отдали немало времени и сил… О хитросплетениях событий того сложного времени рассказывает в своем романе, открывающем новую серию "Проза Русского Севера", Валерий Поволяев, известный российский прозаик, лауреат Государственной премии РФ им. Г.К. Жукова.

Валерий Дмитриевич Поволяев

Историческая проза
В краю непуганых птиц
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке". За эту книгу Пришвин был избран в действительные члены Географического общества, возглавляемого знаменитым путешественником Семеновым-Тян-Шанским. В 1907 году новое путешествие на Север и новая книга "За волшебным колобком". В дореволюционной критике о ней писали так: "Эта книга - яркое художественное произведение… Что такая книга могла остаться малоизвестной - один из курьезов нашей литературной жизни".

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза