Читаем Северный крест полностью

Без дымящихся пней плыть было бы невозможно — комары плотно запечатывали ноздри, набивались в рты, свет делался совсем серым, люди ворчали раздражённо, хлопали губами, выплёвывая кровососов, вода становилась тёмной, по ней, казалось, плыли кровяные сгустки, а может, это и не казалось, может, это так и было.

Обеды в кают-компании миноноски проходили при запечатанных иллюминаторах. Митька Платонов выставлял на стол таз, в котором вонюче тлела еловая труха, разгонял дым еловой веткой — только тогда можно было что-нибудь съесть.

За столом часто заводили речь о России — откуда у заморённых, холодных, голодных Советов берутся силы, чтобы бороться? Неужели это сидит в людях с рождения или это появилось совсем недавно, внушено силой, которой враждебны мир и покой? Откуда? Не было на этот вопрос ответа.

К обеду офицеры выходили в белых мундирах, с начищенными до сверка золотыми пуговицами. В манжетах также, сверкало золото — запонки, украшенные жемчугом, — покупали вместе в одном магазине, когда приплыли в Архангельск из Мурманска, очень уж приказчик хвалил товар, объяснял, захлёбываясь восторженной слюной, что запонки эти изготовлены по заказу испанского монаршьего двора для подарков преданным людям и лишь несколько коробок попали на сторону и очутились в Архангельске.

Легенда была красивой, офицеры миноноски купились на неё и приобрели товар — в общем-то он был очень добротным, — и теперь щеголяли одинаковыми форменными запонками.

По пути уже сделали шесть остановок — наводили порядок в сёлах. Лебедев запретил команде миноноски сходить на берег.

   — Ещё не хватало участвовать в карательных операциях, — процедил он брезгливо и щёлкнул кнопками перчаток, снимая их с рук. — Отбить нападение с берега, ответить выстрелом пушки на выстрел из тайги — это одно дело, а наказывать баб с детишками да жечь избы — дело совсем другое, оно не наше. Не богоугодное, если хотите, господа.

Рунге поддержал командира:

   — На берег — ни одного человека!

Арсюха Баринов заныл первым:

   — Дозвольте провести разведку.

Старший офицер миноноски посмотрел на него осуждающе.

   — Разведку проведите в трюме! — велел он. — Возьмите с собой ещё одного человека и — марш вниз! Проверьте, нет ли течей. Утром, при маневрировании, мы царапнули корпусом дно.

Конечно, течей могло и не быть, но проверить надо обязательно. А вдруг, как говорится! На всякую старуху бывает ведь проруха.

   — Ну ваше благородие, — сильнее заныл Арсюха.

   — Марш в трюм, кому я сказал! — рявкнул Рунге. Тон его был опасный. Торговая миссия Арсюхи по облагодетельствованию забитого населения Онежской волости срывалась, в спёртом затхлом воздухе кубрика прокиснуть могла не только консервированная клубника, но и презервативы, а банки с говяжьей тушёнкой — вспухнуть и лопнуть. Озабоченность Арсюхина достигла наивысшего предела, он даже перестал спать по ночам, только бегал в гальюн да стонал, держась за челюсть.

   — У тебя чего, зубы болят? — пытался выяснить у него Андрюха Котлов. — Если болят, то их надо лечить настоем ромашки.

   — Пошёл ты со своей ромашкой! — вызверился на доброхота Арсюха, взмахнул кулаком, Андрюха невольно отшатнулся от него.

На этот раз Арсюха, размахивая кулаком, выдернул Андрюху из кубрика.

   — Полезли в трюм, — проговорил он недовольно. — Рунге приказал.

   — Зачем?

   — Проверить, нет ли трещин в корпусе... Миноноска зацепила за камни. Слышал утром скрежет?

В кают-компании тем временем продолжали обсуждать вопрос, чем же живут и чем питаются Советы.

   — Воздухом, что ли? — недоумевал мичман Крутов, выразительно чмокая губами. — Не такая уж это и сытная штука. Хлеба нет, угля нет, мяса нет, электричества нет, дров нет... Чем живут?

Этого не знал никто.

* * *

На рейде Архангельска появился новый пароход — он невесомо вытаял из белёсой дали, обратился вначале в некую морскую тень, в призрак, который парил над водой; казалось, что призрак этот поднимется выше, сольётся с облаками и растает в выси, но нет, призрак этот, напротив, материализовался и через несколько часов величественно подгрёб к берегу, к грузовому причалу.

На корме парохода полоскался шёлковый французский флаг. Огромный нос украшала золочёная надпись «Тор».

На главной набережной Архангельска немедленно появились толпы фланирующих дамочек.

   — Говорят, пароход «Тор» привёз последний парижский парфюм, — восхищённо щебетали они.

Пароход, действительно, привёз парфюрмерию, дамское бельё, наряды и вино. Всё — в огромных количествах.

   — Какая роскошная нас ожидает жизнь! — радовались дамочки.

Знали бы эти милые воздушные существа, умеющие порхать, словно бабочки, и звонко смеяться, какая жизнь их ожидает, не стали бы вообще ничего говорить — погрузились бы в скорбное молчание.

Но на небе не было ни одного облачка, в море безмятежно купалось вечернее солнце, в воздухе витал сладковатый одуряющий дух парижского парфюма, и жизнь была хороша. Очень хороша.

Одна была неприятность — во время разгрузки с крюка крана сорвался большой ящик и всадился в деревянные сваи причала. Сам ящик особо не пострадал, а вот содержимое, начинка его — вдребезги.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Русского Севера

Осударева дорога
Осударева дорога

Еще при Петре Великом был задуман водный путь, соединяющий два моря — Белое и Балтийское. Среди дремучих лесов Карелии царь приказал прорубить просеку и протащить волоком посуху суда. В народе так и осталось с тех пор название — Осударева дорога. Михаил Пришвин видел ее незарастающий след и услышал это название во время своего путешествия по Северу. Но вот наступило новое время. Пришли новые люди и стали рыть по старому следу великий водный путь… В книгу также включено одно из самых поэтичных произведений Михаила Пришвина, его «лебединая песня» — повесть-сказка «Корабельная чаща». По словам К.А. Федина, «Корабельная чаща» вобрала в себя все качества, какими обладал Пришвин издавна, все искусство, которое выработал, приобрел он на своем пути, и повесть стала в своем роде кристаллизованной пришвинской прозой еще небывалой насыщенности, объединенной сквозной для произведений Пришвина темой поисков «правды истинной» как о природе, так и о человеке.

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза
Северный крест
Северный крест

История Северной армии и ее роль в Гражданской войне практически не освещены в российской литературе. Катастрофически мало написано и о генерале Е.К. Миллере, а ведь он не только командовал этой армией, но и был Верховным правителем Северного края, который являлся, как известно, "государством в государстве", выпускавшим даже собственные деньги. Именно генерал Миллер возглавлял и крупнейший белогвардейский центр - Русский общевоинский союз (РОВС), борьбе с которым органы контрразведки Советской страны отдали немало времени и сил… О хитросплетениях событий того сложного времени рассказывает в своем романе, открывающем новую серию "Проза Русского Севера", Валерий Поволяев, известный российский прозаик, лауреат Государственной премии РФ им. Г.К. Жукова.

Валерий Дмитриевич Поволяев

Историческая проза
В краю непуганых птиц
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке". За эту книгу Пришвин был избран в действительные члены Географического общества, возглавляемого знаменитым путешественником Семеновым-Тян-Шанским. В 1907 году новое путешествие на Север и новая книга "За волшебным колобком". В дореволюционной критике о ней писали так: "Эта книга - яркое художественное произведение… Что такая книга могла остаться малоизвестной - один из курьезов нашей литературной жизни".

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза