Северный крест

Миллер замедлил шаг, Скоблин в третий раз призывно махнул ему рукой, лицо бывшего начальника корниловской дивизии приветливо лучилось. «Нет, такой человек не может быть недобрым, — мелькнуло в голове у Миллера. — Как там было сказано у одного мудрого мыслителя: настоящий поэт не может иметь лицо подлеца? Так, кажется? Или не так?»

Человек, стоявший рядом со Скоблиным, также повернулся. Доброжелательный, с деликатной улыбкой и аккуратными движениями. Поначалу Миллеру показалось, что он где-то видел его, но потом понял — нет, не видел, просто лицо у этого человека было типичным для России — курносое, с чуть выпяченными скулами — наследие татаро-монгольского прошлого — и хмельными весёлыми глазами.

Русское лицо, — русское, но никак не немецкое.

Миллер поднял руку ответно — сделал это с большим опозданием, почувствовал, что чья-то невидимая лапа впилась в его сердце и начала тянуть — будто хищная ворона подцепила своими когтями...

Миллер мигом вспомнил, какие имена назвал ему утром Скоблин: Штроман и Вернер, — память на имена и фамилии у генерала отменная.

   — Оба в совершенстве владеют русским языком, — предупредил Скоблин, словно бы не знал, что Миллеру всё равно, на каком языке говорить — русском, немецком, французском или английском...

   — Познакомьтесь, Евгений Карлович, это господин Штроман, — представил Скоблин своего собеседника.

   — Рад познакомиться с вами, — довольно складно, по-русски, без акцента произнёс Штроман. Впрочем, акцент у него имелся, но очень незаметный, он протянул руку. — Очень рад.

Рука у Штромана была железной, тренированной, как у штангиста.

   — Чтобы не стоять нам на улице на виду у всех — это всё-таки дипломатический район, просматривается насквозь, — давайте зайдём сюда, — Скоблин показал на здание пустующей школы, — тут есть кафе...

   — Это же школа советского посольства! — Миллер недоумённо приподнял одну бровь.

   — Ну и что? Я здесь бывал много раз. Уж где-где, а в школе нас никто никогда не засечёт — даже не подумает... — Скоблин не выдержал, засмеялся, — для этого надо иметь слишком испорченные мозги.

Скоблин был прав.

   — Логично, — сказал Миллер и первым двинулся к зданию школы.

   — Тем более, в школе этой сейчас нет учащихся, — заметил Скоблин и, обогнав Миллера, первым взялся за ручку двери.

Все трое скрылись в здании. Через несколько мгновений в школу вошёл четвёртый человек — господин, как две капли воды похожий на Штромана, одетый в такой же дорогой серый костюм.

С соседней улицы прилетела стая галок, громко галдя, опустилась во двор школы.

Улицы Жасмэн и Раффэ были пустынны — ни одного человека, во дворах — также ни одного человека. Лишь в доме напротив у окна сидел какой-то старик. Его лицо бледнело в оконном проёме неясным пятном, будто оно было помещено в раму и придавлено сверху стеклом. Неподвижным полуслепым взглядом старик, кажется, замечал всё, что происходило на улице. Хотя видел не всё...

Уже в здании школы, в полутёмном прохладном вестибюле Штроман неожиданно сделал резкий шаг к Миллеру и притиснул к его лицу платок, пахнущий чем-то неприятным, резким. Миллер вскрикнул, попробовал вывернуться, ужом выползти из стальных рук, чтобы поскорее покинуть здание школы — он ещё не верил, что угодил в ловушку, — дёрнулся один раз, другой, но Штроман держал его крепко.

   — Тихо, тихо, генерал, — проговорил этот человек на чистейшем русском языке, без всякого акцента, и Миллер ощутил, как к его горлу подполз ужас: Штроман был таким же немцем и таким же военным атташе, как Миллер эфиопом. Незнакомец, без сомнения, был русский человек — может, из Рязани либо из Твери — с типично русским говором. Почувствовав, что ноги у него сделались мягкими и послушными, Миллер застонал.

   — Скоблин, помогите! — Штроман продолжал говорить на чистом русском языке, голос его был спокоен и жесток.

Платок он по-прежнему держал на лице Миллера, и как генерал ни пробовал отодрать эту вонючую мерзкую тряпку, из его попыток ничего не получалось!

Движения Миллера становились всё более слабыми и вялыми, какими-то неуверенными, он стал сползать вниз, на пол. Скоблин подскочил, помог Штроману удержать пленника на ногах.

   — Ну вот и хорошо, — довольно проговорил Штроман, — вот и ладненько. Считай, полдела сделано.

Скоблин молчал.

Именно в эту минуту подоспел четвёртый человек, носящий фамилию Вернер, представлявшийся «сотрудником германского посольства», неверяще ощупал Миллера железными пальцами и произнёс по-русски, также без всякого акцента:

   — Мол-лодцы!

   — Рады стараться, ваше превосходительство, — насмешливо отозвался Штроман.