Северная Аврора

– Когда расстреливали Степана Ларионова, командира красногвардейцев Печоры, вместе с ним расстреляли еще пять товарищей. Казнили публично, во дворе архангельской тюрьмы, стреляли иностранные офицеры на глазах у всех заключенных. Перед расстрелом Ларри спросил у Степана, не желает ли он, чтобы ему завязали глаза. Степан спокойно и с презрением ответил: «Если тебе стыдно, палач, завяжи себе глаза, а мы сумеем умереть и с открытыми глазами». Это еще можно понять, товарищ Гринева, они хотели запугать нас, мстили большевикам. А вот на Троицком проспекте они расстреляли ни в чем не повинную девочку… ночью она бежала к доктору, мать у нее заболела… Пропуска, конечно, не было. И её тут же пристрелили, неподалеку от Гагаринского сквера. Недавно сожгли целую деревню на Двинском фронте. Американские солдаты испугались какого-то звука, похожего на выстрел… и теперь двести крестьян остались без крова. На улицах Архангельска солдаты и особенно офицеры экспедиционного корпуса бесчинствуют, хватают девушек, уводят в казармы либо на свои квартиры. Что там делается, – страшно сказать! А через сутки или через двое выбрасывают их на улицу, что падаль… полумертвых. И все это без всякого стеснения.

Он побледнел.

– Душно… Я вот приехал сюда, надышаться не могу.

– Как вам удалось перебраться через фронт? – участливо спросила Гринева.

– До Шенкурска я доехал, а дальше – тысяча и одна ночь. Не верится, что все уже позади. И вы знаете, товарищ Гринева, что меня особенно подхлестнуло? Шурин одного из наших товарищей служит в тюрьме надзирателем. Он сообщил нам о пленных комиссарах, сосланных на Мудьюг.

– А фамилии пленных комиссаров не помните? – спросила Гринева.

– Только одну: Латкин, бывший студент.

– Латкин? – повторила Гринева, заглядывая в бумаги и перелистывая их. – Откуда он? С Двины?

– Да, как будто с Двины.

– Такого комиссара у меня в списке нет. Ну, мы это выясним. А вы как уцелели?

– Случайно, Анна Николаевна… Совершенно случайно… – сказал Потылихин, улыбаясь и разводя руками. – Пофартило, как говорится. Знакомые ребята, рабочие на Смольном Буяне, спрятали меня в своем бараке. Ведь в первые дни интервенты и белогвардейцы хватали всех нас прямо по списку. Правда, Коля Базыкин, Николай Платонович, – поправился Потылихин, – при первом обыске уцелел… Однако тут же его поймали под Архангельском. Зенькович погиб… А ведь они должны были организовать подполье.

Гринева с волнением выслушала рассказ Потылихина о гибели губвоенкома Зеньковича и телеграфиста Оленина. Потом она попросила составить ей список всех коммунистов, арестованных и оставшихся в Архангельске.

– На свободе нас только шестьдесят человек.

– Подпольный комитет у вас организован?

– А как же… Но мы считаем его временным… Ведь после занятия Архангельска нам пришлось работать в одиночку. Пошли аресты, преследования. Но в ноябре нам удалось организовать подпольные группы на Экономии, в Маймаксе, Исакогорке, Бакарице, на Быку и в Соломбале. Сумели даже объединиться и вот недавно избрали партийный комитет из трех человек… Во главе его стоит Чесноков, старый грузчик, друг Павлина Федоровича Виноградова… Хороший агитатор, организатор и массовик. Человек самостоятельный, свой… Авторитетный мужик, особенно среди рабочих транспорта и судоремонтных мастерских… Наметили выпуск прокламаций. Организуем подпольную типографию.

– Во всем этом мы вам поможем, – сказала Гринева. – А как настроение у народа?

– Ненавидят интервентов лютой ненавистью. Недавно железнодорожники забастовку объявили. Требования были экономические, но каждый понимал, что за ними стоит. К весне, я думаю, мы скажем: «Идет, гудет зеленый шум, весенний шум…»

– К весне? Нет. Надо спешить. Надо бороться с интервентами, не щадя жизни. Нам придется поторопить весеннюю грозу. – Гринева улыбнулась, и ее усталое лицо сразу помолодело. – Большевики, Максим Максимович, должны научиться управлять и стихиями… Народ, томящийся под гнетом интервентов, должен знать, что есть сила, организация, которая освободит его. Я понимаю, что вы сейчас не можете развернуть работу в широком масштабе. Но вы обязаны делать все возможное. Пусть это будут пока только искры. Помните, как Ильич говорил: «Из искры возгорится пламя!»? А ведь тогда были, казалось, беспросветные годы… Годы царской реакции… Вот и товарищ Сталин работал в Баку и в Батуме, всегда вместе с рабочими… Как он работал в подполье царского времени… Не ждал!

В стену постучали.

Потылихин поднялся со стула.

– Нет, посидите еще, – остановила его Гринева, тоже вставая. – Меня вызывают к прямому проводу. – Дотронувшись до плеча своего собеседника, она опять усадила его в кресло. – Я скоро вернусь. Мне еще надо с вами о многом поговорить… Сейчас я попрошу, чтобы нам дали чаю. – Она торопливо вышла из номера.