Северная Аврора

Они познакомились недавно. Павлину, как заместителю председателя Архангельского исполкома, часто приходилось иметь дело с Андреем Зеньковичем и по исполкому и по губернскому, военному комиссариату. Несмотря на недавнее знакомство, они быстро сошлись и теперь всё знали друг о друге.

Зенькович, так же как и Виноградов, не был коренным архангельцем, или, как говорят на Севере, архангелгородцем. Он родился на Смоленщине, в юности был осужден царским правительством за революционную работу и долгие годы провел в сибирской ссылке. Когда началась мировая война, его мобилизовали и направили в иркутскую школу прапорщиков. Почти все годы войны он провел на фронте. Тяжелые, кровопролитные бои, в которых ему поневоле пришлось участвовать, казармы и окопы, ранения и контузии, томительные месяцы в прифронтовых госпиталях и, с другой стороны, дружба с солдатами, революционная пропаганда в армии, надежды на близость революции и на победу трудового народа – так складывалась жизнь Зеньковича вплоть до октября 1917 года.

Павлин Виноградов и Андрей Зенькович были людьми совершенно разных характеров. Но порывистого и горячего Павлина сразу потянуло к Зеньковичу, всегда казавшемуся уравновешенным и спокойным. Это тяготение было взаимным: будучи вместе, они словно дополняли друг друга. Каждый чувствовал в другом прежде всего беспредельную преданность тем идеям, в которые они, как большевики, глубоко верили и за победу которых, не задумываясь, отдали бы жизнь.

Сейчас, сидя в темном вагоне и напряженно думая о прошлом и будущем, Павлин почти с нежностью вглядывался в смутно различимое лицо своего верного товарища и друга. «С такими людьми, как Андрей, – подумал Павлин, – нам не страшны никакие бури».

Где-то вдали прокатился гром. Свежий ветер ворвался в открытое окно, и в вагоне запахло лесом и скошенными травами. Сразу стало легче дышать. Крупные капли дождя забарабанили по крыше вагона.

«Вперед, без страха и сомнений», – вдруг вспомнилось Павлину.

Над самой крышей вагона что-то оглушительно треснуло, и тотчас хлынул бурный, неудержимый летний ливень.

Павлин привстал и, опираясь руками о вагонную раму, насколько мог, высунулся из окна. Молодая березовая роща трепетала от дождя и ветра. Тонкие стволы деревьев сгибались, листва буйно шумела, и во всем этом было столько молодости и силы, что Павлин невольно залюбовался. Подставляя голову дождю он жадно вдыхал запах летней грозы…

Глава вторая

1

Пробило пять часов. На передвижном столике остывала чашка с чаем буро-кирпичного цвета. Была суббота, уикэнд (конец недели), и Уинстон Черчилль торопился поскорее выехать из Лондона к морю, в Брайтон. Машина ждала его на дворе Уайт-холла.

Консультант Черчилля, военно-политический писатель Мэрфи, носивший мундир полковника и служивший в военном министерстве, докладывал своему шефу о событиях на французском фронте. Черчилль слушал его невнимательно. «На кого Мэрфи похож? – рассеянно думал он. – Пожалуй, на молочник».

Он улыбнулся своим мыслям.

– Продолжайте, мой дорогой, я слушаю…

Свою карьеру Черчилль начал двадцать лет назад рядовым офицером, участником нескольких колониальных кампаний. Затем он перешел к журналистике и, наконец, стал парламентским дельцом, членом военного кабинета. Когда один из писателей-историков того времени назвал его яростным слугой империализма, Черчилль рассмеялся.

– Нет! Это неправда, – сказал он. – Я жрец его, как Савонарола был жрецом бога.

Крылатая фраза еще более укрепила его положение в капиталистическом мире.

Разложив по столу отпечатанные на веленевой бумаге донесения Хейга, командующего английскими войсками во Франции, консультант Мэрфи рассказывал министру о делах Западного фронта.

– Германский штаб готов к наступлению, не известен только час этого наступления, – говорил Мэрфи. – Фош также готовит контрудар. Но планы Фоша и Петэна противоположны. Хейг колеблется между ними. Положение весьма опасное!

– Чем оно опасно? – с раздражением перебил его Черчилль. – Если до июня мы продержались, так теперь… При малейшей удаче мы расколотим Германию вдребезги! Даже в худшем случае обстановка не изменится. В конце концов немцы – это только немцы! Что нового из Москвы? – спросил он неожиданно.

Черчилль с первых дней возникновения Советской России враждебно относился к ней, внимательно следил за русскими событиями.

Консультант подал ему пачку расшифрованных телеграмм.

Одобрительный возглас вырвался у министра, когда он проглядел донесения Локкарта, английского агента, находившегося в Москве.

– Что нового из Мурманска?

– Там события развертываются…

Вялым, протокольным языком Мэрфи сообщил Черчиллю, что английские отряды, спустившись по железной дороге к югу от Мурманска, заняли Кандалакшу, Сороку и Кемь.