В первый же день оккупации, второго августа, рано утром пришли с обыском. Однако Николая не арестовали. Английский офицер не знал, с кем имеет дело. Обыск делали впопыхах. Две винтовки Шура успела перенести к Потылихину, и он спрятал их в дровяном сарае. Через полчаса после ухода этого случайного патруля Николай простился с женой, побрился, переоделся, и ушел из дому. Его поймали верстах в семи от города. Вот и все, что она знала о муже. Неужели она больше не увидит его? Неужели это конец?
Вместе с толпой Шура покинула пароходик. На путях товарной станции ее нагнал какой-то железнодорожник. Молодой, даже юный вид Шуры смутил его.
- Вы жена Николая Платоновича? - спросил он.
- Да, - ответила Шура.
- Идемте! Я знаю, у какого причала стоит транспорт "Обь".
Они пролезли под вагонами, стоявшими на путях подъездной ветки. Потом железнодорожник распрощался с ней, Шура подошла к американским солдатам и заговорила с ними.
Шагах в тридцати от солдат стояли заключенные. Базыкин, только что вернувшийся с погрузки, снял кепку и отирал ладонью высокий белый лоб. Он что-то оживленно говорил окружившим его заключенным. Вдруг один из них увидел возле солдат молодую женщину с узлом и корзинкой в руках. Вглядевшись в нее, он сказал Базыкину:
- Николай, да ведь это твоя жинка Базыкин поднял голову.
- Шурочка! - дрогнувшим голосом крикнул он.
Услыхав голос мужа, Шура встрепенулась и, не обращая внимания на крики конвоиров, побежала к толпе заключенных.
- Коля! Милый! Родной! Коля! - повторяла она, бросая вещи и обнимая мужа.
Он нежно целовал ее осунувшееся за эти два месяца лицо. Но счастье длилось не больше минуты. Подбежал подполковник Ларри, подоспели солдаты.
Они стали бить Шуру прикладами:
- Что вы делаете, негодяи?! - закричал Николай, хватая солдат за руки.
Толпа ссыльных зашумела. Некоторые из них побежали на помощь к Базыкину. Но Ларри открыл стрельбу из револьвера.
Шура крикнула: "Коленька, не надо, убьют тебя. Не надо. Прощай, Коленька".
И уже не оглядываясь, она кинулась к железнодорожной ветке. Там Шура остановилась и увидала из-за вагонов, как цепь американских солдат, окружив заключенных со всех сторон, погнала их к берегу, к причалам. И в эту минуту Шурочка только об одном молила судьбу, чтобы Николай остался жив, чтобы его не убили.
"Какой ужас!" - думала она, глотая слезы и едва сдерживая рыдания.
Узел и корзинку, смеясь, подобрал один из солдат, и Шура поняла, что ни этой корзинки, ни теплых вещей Николай уже не увидит.
По распоряжению контрразведчика Ларри с пристани были удалены не только посторонние люди, но даже и грузчики. Часть заключенных по его приказу была послана к товарным вагонам: они должны были выгрузить колючую проволоку и перетащить ее на транспорт, Теперь почти вся палуба транспорта была завалена бухтами колючей проволоки. Матросы на стрелах спускали их в трюм.
- Не жалеют колючки! - сказал один из заключенных и выругался.
- Видать, лагерь будет большой, - задумчиво отозвался другой, бородатый моряк в кепке и бушлате. Это был Жемчужный. Его недавно арестовал на улице американский патруль, производивший облаву.
- Слышь, братишка... - оглядываясь на конвойных, шепнул Жемчужному матрос с "Оби". - Забери-ка мешочек... Это мы для вас приготовили. И знайте, товарищи, мы за советскую власть!
Взяв мешок в руки, Жемчужный почувствовал на ощупь, что в нем лежат несколько буханок хлеба и еще какой-то сверток.
- Спасибо, браток, - тихо проговорил он, не поднимая глаз на матроса, и обратился к заключенным: - Разбирайте, товарищи, а то еще отнимут...
- Эх, ну и река, матушка-кормилица! - воскликнул, глядя на Двину, молодой заключенный матрос с белокурыми лохматыми волосами, кочегар с ледокола "Святогор". - Долго ли ты будешь томиться в неволе?.. Долго ли будешь носить на своей груди чужие, вражеские корабли?
- Не пой лазаря, Прохватилов, - прервал его Жемчужный. - Махорка есть?
Перед тем как взойти на пароход, заключенные столпились у трапа. Некоторые из них молча переглядывались с матросами "Оби".
Маринкин шепнул Андрею:
- Посмотрите на этих матросов! Обратите внимание на их глаза.
Андрей взглянул на нижнюю палубу, куда был перекинут трап. Там возле поручней стояли два матроса с "Оби" в грязных парусиновых робах. Ненависть и скрытая злоба чувствовались в каждой черте их словно застывших, неподвижных лиц. Они в упор глядели на английских и американских солдат.
В последнюю минуту перед отплытием на пристань прибежал какой-то военный. Он сообщил, что заключенных решено отправить не на пароходе, а на барже.
- Правильно... - с презрением сказал подполковник Ларри. - А то эта рвань еще распустит вшей. Нельзя пускать ее на один пароход с нашими солдатами.
Два взвода солдат, посылаемых на Мудьюг, остались на пароходе, а заключенных погнали на маленькую старую баржу, подтянутую к "Оби". Снова пошли в ход приклады и послышалась безобразная ругань.
- Живо! - кричали переводчики. - Не задерживайся, комиссарщина! Грузиться!
- Справа по четыре! Марш! - скомандовал Ларри. - Тихо! Не разговаривать!