Север – Юг

— Хавен, поспеши с этим, мы не станем ждать всю ночь. Вы спрашивали, отчего Волк считает себя меекхан-цем? Мы все считаем себя ими, в меньшей или большей степени. Не мягкими, разнеженными южанами, — улыбнулся он с ласковой насмешкой, — но гражданами империи. Когда восстанавливали Семнадцатый пехотный полк, в него вступили почти одни вессирцы. Мы знаем, как платить долги. Еще вы спрашивали, откуда эта традиция. Полагаю, эта идея принадлежала лейтенанту Кавацру, тому самому, что получил приказ подсчитать беженцев. У него не было времени заниматься этим наверху, дорога выплевывала на перевал все новых и новых людей, а потому он приказал, чтобы каждый взял с собой камень и оставил его по ту сторону хребта, когда сойдет с горы. Потом собирались подсчитать их количество. Это старый, проверенный способ. И, говорят, один селянин, из Маавах или Ка-лесса, был с женой на сносях, а потому опустил на курган три камня, за себя, жену и нерожденное дитя, громко поклявшись, что и за каждого следующего ребенка положит по одному ради памяти о солдатах Семнадцатого. И людям это пришлось по нраву. Многие из тех, кто перешел тогда через Лысицу, уже не вернулись на юг. Было некуда. Остались здесь, создали семьи, воспитали детей, а теперь и внуков. И все так же приходят и добавляют камень во имя тех, кто родился, поскольку восемь сотен солдат, вместо того чтобы взойти на гору, остались защищать долину. Впрочем, как я слыхал, и те, кто вернулся за Малый хребет, также приходят сюда с камнями, на которых пишут имя новорожденного ребенка. А коли не могут сами — платят какой-то грошик едущим сюда купцам, чтобы такой камень те оставили здесь. Вот и вся наша традиция — куча камней вместо памятника.

Кеннет покивал:

— И память, Вархенн. И память.

— Верно, господин лейтенант. И память.

Перед ними в вечерних тенях проступили стены города.

* * *

Шпиона отправили в подвалы сразу после рапорта командира Шестой роты. Закрыли его в одиночке с узкими нарами, единственным трехногим табуретом и ведром с нечистотами. Узники могли рассчитывать на подобную роскошь до допроса. Мужчина, войдя в камеру, сел на табурет, склонил голову, сделался недвижим. Он ждал.

Заскрежетал засов. Пришел высокий, худой, иссушенный мужчина. Кожа его белела, словно хорошо выделанное полотно.

— Ну и дела, — начал он с порога. — Гончая в клетке. Пойманная там, где ее не должно быть, из-за глупости и невнимательности.

— И из-за нервного мула, добавь. — Пленник поднял голову и послал пришедшему издевательскую ухмылку. — Хотя я должен признать, Гельргорф, что эти солдаты сумели меня удивить. Девять из десяти помогли бы собрать карты и с благословением послали бы меня в дальнейшую дорогу.

— А тебе повезло напороться на соображающего офицера?

— Но благодаря этому я узнал, какие в Вессире царят настроения, что, хе-хе, несколько подняло настроение мне.

— Что ты делал в границах империи?

Мужчина пожал плечами:

— Шпионил, что же еще?

— Вы, Гончие, должны разнюхивать вне дома. Тут бдим мы.

— Разумеется. И в этом наша всегдашняя проблема, Крыса. Вы бдите дом, мы — его округу, но никто не стережет самих границ… Мне удалось пробраться к слугам его святейшества Ксагенна Лавеннера и получить информацию о нескольких его агентах в империи. Я должен был установить с ними контакт и, — он повысил голос, — полагаю, что еще ничего не потеряно.

— Лавеннер? Хенверийцы? О том, что у них есть здесь шпионы, мы знаем, но…

— Нет.

— Что «нет»?

— Я не отдам тебе их имен. Три года понадобилось, чтобы он доверился мне настолько, чтобы поручить эту простенькую миссию. Если ты получишь их имена, они раньше или позже попадут в камеры, а это будет мой конец как шпиона. Я должен сам добраться до них и передать соответствующий пароль. А потом смогу вернуться к Лавеннеру.

Худощавый склонил голову к плечу.

— И как ты себе это представляешь? Твое лицо видело множество людей.

— Только эти солдаты. Я специально шел так медленно, как только мог, чтобы они добрались до города в сумерках. Со склоненной головой, согбенный и жалкий. Если этот отряд на некоторое время исчезнет из провинции, то не будет никого, кто узнает во мне шпиона, схваченного в трактире. Используй свои связи, чтобы отослать их куда-то, где они не сумеют со мной повстречаться. Этого должно хватить.

— А зачем, собственно, — улыбка допрашивающего была острой, словно бритва, — я должен буду оказывать тебе эту услугу?

— Потому что мы оба служим империи, Крыса. К тому же я тогда скажу тебе, что за весточку должен был передать хенверийским шпионам.

— А она наверняка будет сногсшибательной?

Пленник взглянул на него так, что усмешка человека испарилась.

— Разведка Лавеннера ищет молодую девушку. Пятнадцать-шестнадцать лет, черные волосы, голубые глаза. Вокруг нее должны происходить странные вещи. Воистину странные. — Шпион взглянул серьезно. — Ты побледнел, Крыса. Значит, правда, что и вы ее ищете. А потому развяжи меня и позволь действовать. Будем ругаться — ее найдет кто-то другой.

Бывший узник поднялся с табурета.

— Рад был с тобой встретиться, Гельргорф.

БАГРЯНЕЦ НА ПЛАЩЕ