Север и Юг

— Ну, живи мы во времена Платона, возможно, мы все — мужчины, женщины и дети — подходили бы для республики, но давайте возьмем конституционную монархию в нашем нынешнем государстве, с нашими нравами и развитием разума. В младенчестве всем нам необходимо мудрое наставление, для того чтобы направлять нас. На самом деле длительное младенчество, детство и юность — самое счастливое время, и этим счастьем дети во многом обязаны игу законов, а также рассудительной и твердой власти. Я согласен с мисс Хейл, что многие рабочие по своему развитию находятся на уровне детей, хотя я отрицаю, что мы, хозяева, делаем все, чтобы они оставались такими. Я утверждаю, что деспотизм — самый лучший вид управления ими. Поэтому в те часы, когда я общаюсь с ними, я должен быть деспотом. Я использую всю свою проницательность — без обмана и ложной филантропии, которых у нас на севере было с избытком, — чтобы создать мудрые законы и прийти к справедливым решениям в руководстве фабрикой, — законы и решения, которые работают для моей пользы в первую очередь и для них — во вторую. И рабочие никогда не заставят меня ни объяснять причины своих поступков, ни отступаться от того, что я уже объявил своим решением. Пусть попробуют забастовать! Я буду страдать так же, как они, но в конце они поймут, что я не дал слабину и ни на йоту не отступил от своих решений.

Маргарет вернулась в комнату и взяла рукоделие, но не вступала в разговор. Мистер Хейл ответил:

— Осмелюсь сказать, я мало знаю то, о чем мы говорим. Но, исходя из того малого, что мне известно, я бы рискнул предположить, что народные массы уже достигли того беспокойного возраста, который находится между детством и зрелостью. Настаивать на послушании без рассуждений — ошибка, которую многие родители совершают в обращении с детьми в это время. Все, что нужно делать детям, — выполнять свои обязанности, слушать простые приказы: «Иди, когда тебя зовут» и «Делай, что тебе говорят!» Но мудрый родитель потакает желанию независимости и постепенно превращается из господина и повелителя в друга и советчика для своего ребенка. Если я ошибаюсь в моих рассуждениях, вспомните, это именно вы приняли аналогию.

— Недавно я услышала историю, которая случилась в Нюрнберге три или четыре года назад, — сказала Маргарет. — В огромном особняке, что был когда-то одновременно и жильем, и складом, жил одинокий богатый человек. Говорили, что у него был ребенок, но никто не знал этого определенно. В течение сорока лет этот слух то возобновлялся, то затихал, никогда полностью не пропадая. После смерти владельца особняка выяснилось, что это правда. У него действительно был сын, взрослый человек с неразвитым умом маленького ребенка. Отец воспитал сына таким странным образом, желая спасти его от искушений и ошибок. Но конечно, едва этот великовозрастный ребенок вернулся в мир, оказалось, что каждый дурной советчик имеет полную власть над ним. Бывший затворник не мог отличить добро от зла. Его отец сделал грубую ошибку, воспитав его в неведении, полагая, что тем самым сохранит его невинность. А спустя четырнадцать месяцев городские власти вынуждены были взять над найденышем опеку, чтобы спасти его от голода. Он даже не мог просить милостыню.

— Я сам использовал сравнение, предложенное вами, мисс Хейл, так что я не должен жаловаться, если ваша улыбка превратится в оружие против меня. Но, мистер Хейл, когда вы привели нам в пример мудрого родителя, вы сказали, что он потакает своим детям в их стремлении к независимости. Сейчас, конечно, не то время, чтобы стремиться к независимости во время работы. Я едва ли понимаю, что вы тогда имели в виду. Но я скажу, что, если хозяева будут посягать на независимость своих рабочих за стенами фабрик, я первый воспротивлюсь этому. То, что рабочие трудятся на нас по десять часов в день, не дает нам права вмешиваться в их личную жизнь. Я ценю мою собственную независимость так высоко, что не могу представить себе большего унижения, чем вмешательство постороннего человека, беспрестанно указывающего, советующего и поучающего меня, даже тщательно планирующего мои действия. Он мог бы быть самым мудрым из людей, самым влиятельным, я бы равно воспротивился и возмутился его вмешательством. Я полагаю, что это чувство сильнее на севере Англии, чем на юге.

— Простите, но не из-за того ли это происходит, что нет и не было никакого равенства, ничего подобного дружбе между тем, кто советует, и тем, кто слушает эти советы? Потому что, если каждый человек вынужден сражаться в одиночку, если его преследуют зависть и ревность собратьев, ему трудно оставаться христианином.

— Я только констатирую факт. С сожалением я должен сообщить, что у меня встреча в восемь часов и я должен просто принять факты как есть, не пытаясь объяснить их; здесь нет выбора — факты должны быть приняты.

— Но, — сказала Маргарет тихим голосом, — мне кажется, это существенно меняет дело.

Мистер Хейл сделал ей знак молчать и позволить мистеру Торнтону закончить.

Он уже поднялся и собрался уходить.