Север и Юг

Все ниже и ниже клонилась к столу голова, все надежнее и крепче прижимались к лицу ладони. Мистер Торнтон подошел к ней вплотную. Он опустился подле нее на колени и на одном дыхании прошептал ей на ухо:

— Берегись… Если ты не ответишь, я предъявлю на тебя права самым дерзким образом… Если я должен уйти, лучше прогони меня сразу… Маргарет!..

На третий зов она повернулась к нему, все еще прижимая к лицу изящные белые ладони, и положила голову ему на плечо, словно пряталась от него даже там. Столь сладостным было для него прикосновение ее нежной кожи, что это даже превосходило желание любоваться ее румянцем и глазами, полными любви. Он крепко прижал ее к себе. Оба молчали. Наконец она прошептала еле слышно:

— О мистер Торнтон, я недостойна!

— Недостойна! Не смейся, это я тебя недостоин.

Он нежно отвел ее руки от лица и положил их себе на плечи так, как когда-то сделала она, защищая его от бунтовщиков.

— Помнишь, любимая? — пробормотал он. — И помнишь, какой дерзостью я отплатил тебе на следующий день?

— Я помню лишь, какие несправедливые слова говорила тебе…

— Посмотри на меня! Подними голову. Я хочу что-то тебе показать!

Она наконец подняла на него глаза, заливаясь прелестным румянцем от смущения.

— Узнаешь эти розы? — спросил он, доставая свою записную книжку, в которой бережно хранил несколько увядших цветков.

— Нет, — ответила она с наивным любопытством. — Я их тебе подарила?

— Нет! Ты не дарила мне роз, гордячка. Но возможно, ты была знакома с их родственницами.

Маргарет на минуту задумалась, потом легкая улыбка тронула ее губы:

— Неужели из Хелстона? Я узнаю глубокие выемки на лепестках. О! Ты там был?! Когда ты там был?

— Я хотел увидеть место, где Маргарет выросла и стала такой, какая она есть. Я должен был увидеть Хелстон, пусть даже в самые худшие времена, когда я и надеяться не смел назвать ее своей. Я поехал туда, вернувшись из Гавра.

— Ты должен мне их отдать, — сказала она, с мягкой настойчивостью пытаясь забрать их из его руки.

— Хорошо. Только ты должна заплатить мне за них!..

— Как мне сказать об этом тете Шоу? — прошептала она спустя несколько мгновений восхитительной тишины.

— Позволь мне поговорить с ней.

— О нет! Я должна сказать ей сама… но что она скажет?

— Могу предположить. Ее первым восклицанием будет: «Этот мужчина!»

— Замолчи! — сказала Маргарет. — Иначе я покажу тебе, как твоя мать произнесет с негодованием: «Эта женщина!»

1855

КРЭНФОРД

ГЛАВА I НАШЕ ОБЩЕСТВО

Начнем с того, что Крэнфордом владеют амазонки: если плата за дом превышает определенную цифру, в нем непременно проживает дама или девица. Когда в городе поселяется супружеская пара, глава дома так или иначе исчезает: либо он до смерти пугается, обнаружив, что он — единственный мужчина на всех званых крэнфордских вечерах, либо его полк расквартирован где-то далеко, а корабль ушел в плаванье, или же он всю неделю проводит, занимаясь делами, в большом торговом городе Драмбле, до которого от Крэнфорда всего двадцать миль по железной дороге. Короче говоря, какова бы ни была судьба мужей, в Крэнфорде их не видно. Да и что бы они там делали? Врач совершает свой тридцатимильный объезд больных и ночует в Крэнфорде, но каждый мужчина ведь не может быть врачом. А для того чтобы содержать аккуратные садики в образцовом порядке и выращивать на клумбах чудесные цветы без единого сорняка, чтобы отпугивать мальчуганов, которые жадно взирают на вышеупомянутые цветы сквозь садовую решетку, чтобы прогонять гусей, иной раз забирающихся в сад, если калитка останется открытой, чтобы разрешать все спорные вопросы литературы и политики, не затрудняя себя доказательствами и логикой, чтобы получать верные и обстоятельные сведения о делах всех и каждого в приходе, чтобы муштровать своих чистеньких служанок, чтобы благодетельствовать (довольно-таки деспотично) бедняков и с искренней добротой помогать друг другу в беде, — для всего этого крэнфордским дамам помощники не нужны, они отлично справляются сами. «Мужчина в доме, — как-то сказала одна из них, — очень мешает!» Хотя каждая крэнфордская дама знает о делах своих приятельниц все, мнение этих приятельниц ее совершенно не трогает. Более того, поскольку каждой из них свойственно значительное своеобразие характера, чтобы не сказать — чудачество, то словесное воздаяние никого из них не затруднило бы, но почему-то они по большей части живут в самом благожелательном согласии.