Север и юг

– Я просто хочу отдохнуть здесь до вечера в тишине и покое, – отмахнулась Фог, напуская на себя усталый вид. – Ступай.

Долго посидеть в одиночестве ей не довелось. Почти сразу же на узорчатые подушки подсел Сидше; выглядел он как торговец после крайне выгодной сделки.

– Ты добрая женщина, – белозубо усмехнулся он, забирая с тарелки вяленый ломтик ригмы в меду и орехах. – Не боишься, что Халиль как-его-там тебя обманет и сбежит из Кашима?

В узкие, подобные бойницам окна подглядывали любопытные – те, кому сцены у источника было мало. Внутри чайной царил полумрак; от подушек на полу отчётливо пахло застарелым потом и пылью, а под потолком всё ещё стоял дым от расслабляющих курений. Жаром исходила глубокая глиняная пиала, доверху наполненная травяным отваром, а из кухни доносились ароматы лепёшек, дешёвого масла и почему-то рыбы – хотя откуда ей взяться в пустыне?

«А, наверное, ящериц поджаривают, – всплыло из глубин памяти запоздалое объяснение. – Или змей. На юге странная кухня…»

– Ну, пусть попробует убежать. Всё, с чем он готов был расстаться, ближе к закату начнёт гореть огнём, а потом болеть. Как думаешь, далеко этот трус уйдёт?

Сидше мягко, почти беззвучно рассмеялся и походя макнул палец в пиалу с чаем; затем слизнул капли, кивнул сам себе и продолжил как ни в чём не бывало:

– Пожалуй, что недалеко. А ты так и собираешься здесь до заката сидеть?

– У меня ноги дрожат, я сейчас ходить не смогу, – рассеянно призналась она, наблюдая за тем, как он прикусывает то одно лакомство, то другое. – Послушай, если ты проголодался, то бери спокойно, я на самом деле… Или ты смотришь, чтобы яда не было? – осенило её.

Тот не стал отпираться, только голову склонил набок:

– Может, и так.

– Я и сама проверяю, – тихо призналась Фог, инстинктивно скрестив руки на груди. – Еду, воду, сам воздух… Постоянно. Посылаю морт в стороны, смотрю, нет ли поблизости людей со стреломётами или морт-мечами… Не знаю, как теперь от этого отучиться.

Долгий, задумчивый взгляд был ей ответом.

– А ты не отучайся, красавица. Всех бед, конечно, не избежишь, но многих – так точно. К слову, сушёной айки не бери.

– Отравленная?

– Испорченная, – улыбнулся он. – Я тебе потом покажу, где её вкусно делают. В карамель окунают, а сверху присыпают пряностями – вроде и язык жжёт, и сладко.

Фогарта отчего-то думала, что вскоре Сидше уйдёт по делам, но он почему-то остался – и просидел рядом до самого заката. Чем ниже солнце клонилось к горизонту, тем сильнее наваливалась духота, хотя становилось прохладнее; зевак поблизости тоже прибавлялось – всем интересно было, вернётся ли торговец. Хозяин чайной же постепенно осмелел. Сперва он только с поклонами приносил угощения и бормотал что-то о щедрости госпожи, а затем начал подбрасывать то одну безделушку, работавшую когда-то на морт, то другую со словами: «Если ясноокая взглянет…»

Прямо он ни о чём не просил, а Фог всё равно хотелось занять чем-то руки, так что она то возилась со сломанными часами, то с компасом, указывающим не только стороны света, но и скопления морт – с такими штуковинами часто передвигались купцы по Земле злых чудес… Со временем она стала замечать, что хозяин осторожно забирает испорченные вещицы у людей снаружи и приносит ей под видом своих.

– Вот хитрец, – усмехнулся Сидше; от его глаз это тоже не укрылось. – Не обидно работать бесплатно?

«А мне и не полагается пока деньги брать, я же ученицей считаюсь, пока цех иначе не постановит или взрослый киморт меня равной не признает», – подумала она, но, как и в Дабуре, благоразумно промолчала, только плечами пожала.

Большая часть предметов и впрямь только на ученические работы и тянула – многочисленные «вечные» лампы, часы, музыкальные шкатулки и прочее в таком же духе. Но некоторые вызывали интерес, например, ключ со вставкой из мирцита, который размягчался и твердел, подстраиваясь под любой замок. Его легко было обратить во зло – вору или ночному убийце, поэтому заряжать мирцит Фогарта отказалась. А другая безделица, серебряное кольцо с большим полым кабошоном, показалось ей смутно знакомым – Алаойш Та-ци иногда делал такие для дворца Великого ишмы, но камни использовал подороже и почище.

Сердце сладко защемило.

– Чьё это? – спросила она в воздух. – Смелее подходите, я выкуплю. Мне к наряду подходит.

Владелицей кольца оказалась немолодая женщина, укутанная в покрывала, старшая жена одного торговца из Хашту. Украшение ей досталось по наследству от матери, а той – от бабки; а ей подарил его заезжий киморт из Ишмирата в тот год, когда множество подземных тварей вырвалось на свободу и наводнило окрестности города. Когда-то кабошон темнел, если соприкасался с ядами, но силу свою он давно утратил, а теперь женщина носила кольцо просто как память и согласилась отдать за три серебряные монеты, по цене камня и оправы.

Фог корпела над очередной музыкальной шкатулкой – весьма изящной, размером всего лишь с ноготь, а потому закреплённой на цепочке, словно кулон, – когда пересуды вдруг стихли, а затем возобновились с новой силой.