Север и Юг

Мистер Торнтон решил не спрашивать у матери, насколько обстоятельным был ее разговор о неправильном поведении Маргарет. Он знал, что отчет о проведенной беседе расстроит его своей необъективностью. Ему было хорошо известно, как будет выглядеть случившееся с ее точки зрения. Он и без того ежился, когда мать произносила имя Маргарет. Порицая и ревнуя мисс Хейл, мистер Торнтон продолжал любить ее – мучительно и страстно. Он мечтал о ней – представлял себе, как она танцует перед ним с распростертыми руками, легко и весело. И он ненавидел себя за этот манящий образ, лишенный ее характера. Словно некий злой демон завладевал ее формой, отштампованной в его сознании. Поэтому, пробуждаясь от грез, мистер Торнтон с трудом мог отделить Уну от Дуэссы[6], и отвращение, которое он питал к последней, казалось, затмевало и искажало первую.

Однако гордость не позволяла ему признать свою слабость, заставлявшую его избегать встреч с Маргарет. Он не сторонился ее, но и не искал возможности увидеться с ней. Убеждая себя в могучей силе самоконтроля, мистер Торнтон задерживался на работе едва ли не до полуночи. Сегодня же каждое свое действие он совершал с необычной для себя медлительностью – и в результате добрался до дома мистера Хейла только после восьми вечера. Затем они с мистером Беллом долго обсуждали новый договор аренды. В итоге его собеседник, сидевший у камина в кабинете мистера Хейла, начал устало настаивать на том, что все дела улажены и что они могли бы подняться наверх. Но мистер Торнтон боялся переходить в гостиную. Он сердился и считал мистера Белла скучным собеседником, в то время как тот находил мистера Торнтона грубым и несдержанным парнем, утратившим и разум, и манеры. Наконец легкий шум на верхнем этаже привлек их внимание и возбудил любопытство. Войдя в гостиную, они увидели Маргарет, читавшую вслух письмо из Лондона. При появлении джентльменов послание было тут же отодвинуто в сторону, но мистер Торнтон услышал, как мистер Хейл сказал мистеру Беллу:

– Это письмо от Генри Леннокса. Оно вселило в Маргарет большие надежды.

Мистер Белл кивнул. Когда мистер Торнтон посмотрел на Маргарет, та покраснела, как майская роза. Ему захотелось выйти из комнаты и больше никогда не возвращаться в этот дом.

– Ваш деловой разговор так затянулся, – сказал мистер Хейл. – Мы с Маргарет подумали, что вы действительно вняли нашему совету и попытались изменить друг друга.

– И вы надеялись, что от нас ничего не останется, кроме хвостов, как у килкеннийских котов?[7] На чьи же убеждения, как наиболее жизнестойкие, вы ставили?

Мистер Торнтон не имел понятия, о чем они говорили. Он посчитал невежливым перебивать двух джентльменов, но мистер Хейл нашел уместным просветить его.

– Видите ли, мистер Торнтон, сегодня утром мы обвинили мистера Белла в средневековом оксфордском фанатизме, который восстановил его против Милтона. Представляете? Родного города! Мы с Маргарет предположили, что ему было бы полезно пообщаться с одним из милтонских фабрикантов.

– Прошу прощения! Маргарет сказала, что это милтонским промышленникам было бы полезно пообщаться с представителем Оксфорда. Не так ли, мисс?

– Я верю, что обеим группам не помешало бы общение друг с другом. И я уже не помню, чья это была идея – моя или папина.

– Итак, мистер Торнтон, – подытожил мистер Белл. – Там, внизу, в кабинете мистера Хейла, мы должны были просвещать друг друга, а не говорить о разорении Смитов и Харрисонов. Однако мне хотелось бы внести свою лепту. Меня интересует, когда жители Милтона намерены жить? Пока все их существование тратится на сбор средств для будущей жизни.

– Под «жизнью», я полагаю, вы имеете в виду различные удовольствия? – уточнил мистер Торнтон.

– Да, удовольствия. Я не уточняю, какие именно, поскольку уверен, что мы оба рассматриваем большую часть наслаждений как некое обобщенное удовольствие.

– Тем не менее я определил бы природу удовольствий.

– Ну, скажем, удовольствие от досуга, удовольствие от власти, которое приносят с собой деньги. Вам же нравится увеличение вашего капитала? Для чего вам деньги?

Мистер Торнтон выдержал небольшую паузу.

– На самом деле я не знаю, для чего мне деньги. Цель моей жизни другая.

– Какая?

– Это личная тема. Отвечая на ваш вопрос, я должен был бы открыть информацию, которую не готов выносить для публичного ознакомления.

– Нет, давайте не будем затрагивать личности в нашей дискуссии, – сказал мистер Хейл. – Никто из вас не может быть представителем каких-то социальных групп. Вы слишком индивидуальны для таких обобщений.

– Не знаю, считать ли это комплиментом, – ответил мистер Белл. – Мне нравится видеть себя представителем Оксфорда, с его красотой, образованностью и гордой историей. Что ты скажешь, Маргарет? Я могу иметь такие претензии?

– Я никогда не бывала в Оксфорде. Наверное, имеется разница между представителями города и представителями горожан.

– Совершенно верно, мисс. И теперь я вспомнил, что это ты возражала мне утром, защищая жителей и промышленников Милтона.