Сетунь

А он забавлялся удивлением этой девчонки – его сестры. Когда он в первый раз попал в Полис, то так же крутил головой по сторонам. Теперь-то его не удивить. А все же жаль, что пришлось вот так, сразу, расстаться. Этот мужик, ее отец, выглядит совсем старым – странно думать, что он и его отец тоже. Матвей уже не злился на него – как увидел его измученное лицо, так и понял, что в жизни тому явно пришлось несладко. И избавиться от внезапно нашедшихся родственников торопился вовсе не от обиды на них. Просто так будет лучше для всех. Он знал, как иной раз пропадали с их станции люди – за ними приходили и увозили туда, откуда практически не возвращаются. И про Берилаг слышал. Этот старик, его отец, даже не подозревает, какого труда стоило Матвею убедить руководство отправить пленников в Полис. Их могли просто расстрелять как шпионов, не разбираясь особо. Сами-то они, кажется, даже не подозревали об этом. А теперь, если у них хватит ума устроиться здесь или хотя бы получить документы и перебраться на другие станции, есть надежда, что на Красной Линии про них забудут. Еще не факт, что эта история пройдет для него без последствий. Если кто-нибудь решит донести, представив дело так, что он укрывал лазутчиков, он и сам может загреметь куда подальше. Что ж, он примет свою судьбу как должное – люди страдали и за меньшее. Мужчина и девушка скрылись в подсобных помещениях в конце платформы, и он медленно двинулся дальше. У него еще будет время подумать обо всем позже.

Михаила с Иркой долго расспрашивали – сначала военные, потом брамины. Военных интересовала высотка МГУ и бункер в Раменках, но они быстро поняли, что об этом Михаилу ничего не известно. И сдали их с рук на руки людям в серых халатах, на висках у которых красовались вытатуированные книги. У этих вопросов было куда больше. Их интересовало все – и каким образом удавалось поселенцам так долго выживать в бункере, и особенности детей, которые у них рождались, и попадавшиеся в окрестностях мутанты. Вот разве что к рассказам о Рублевке и правящем там фараоне и те, и другие относились скептически, намекая, что, скорее всего, то был бред больного. А поскольку Стас погиб, опровергнуть это было некому. Михаил и сам уже начинал сомневаться – мало ли что рассказал им пришлый, зря они, наверное, верили ему.

Товарищ Красков действительно помог им с документами. Им даже отвели комнатушку на Боровицкой, где жилища были устроены в проемах между арками. Вдоль стен между проемами стояли книжные стеллажи, и это приводило Ирку в восхищение – она могла часами разглядывать стоявшие на полках пестрые томики. И в общем, все как-то налаживалось. Если, конечно, не считать того, что им намекнули – жилье пока временное. Да и запас лекарств у Михаила, которые он менял на самую ходовую здесь валюту – патроны – был не бесконечным. Врач уже подумывал, каким способом его пополнять и чем можно тут заняться, чтобы прокормить себя и дочь. Михаил чувствовал – самое главное в его жизни уже случилось, теперь остается только заботиться об Ирке. У нее уже появились здесь знакомые, может, девочка и судьбу свою тут найдет. Он уже слышал – и от Матвея, и здесь, от браминов – что Полис является средоточием знаний, что обитателям его есть чем гордиться. И хотя при ближайшем рассмотрении ему вовсе не так уж здесь нравилось, возможно, для его дочери тут самое подходящее место.

Ради нее он согласен был делать все, что предложат. Как врач он здесь не очень котировался, хватало и лучших специалистов, но амбиции его не заедали, он готов был трудиться и на подхвате, санитаром. А если захочется вновь подняться наверх… что ж, браминам нужны были книги из Великой Библиотеки. Михаил уже слышал о тех, которые стерегут ее наверху, но не боялся. С тех пор как он потерял жену, его уже ничто не пугало.

Иногда он вспоминал тех, кто остался в бункере – Наташку, Рустама, Гулю. Как-то они там? Тут же всплывали в памяти каракули Стаса, его гадкие намеки… Нет, их дети не были способны ни на что подобное. Не иначе, как сам Стас выдал желаемое за действительное, приписав им свои намерения. А возможно, сам все и устроил. Михаил уже даже и смерть жены готов был приписать ему, и если в чем-то горько раскаивался, то лишь в том, что не оставил в свое время раненого на берегу. Пусть бы уж лучше умер один чужой, чем близкие ему люди.

Однажды он заметил – один из этих, с татуировками на висках, засматривается на его дочь. И решил поговорить с ней.

– Нравится он тебе? – осторожно спросил врач.

Она рассеянно взглянула на него.

– Знаешь, это не важно.

– То есть не нравится? – уточнил Михаил.

– Какая разница? – В Иркиных глазах он увидел упрямство. – Мне очень нравится здесь. И я хочу быть всегда здесь, пусть для этого придется мыть полы или стать чьей-нибудь женой. А он меня любит и обижать не станет.