Сети соблазна

Все это произошло так давно. Вероятно, нелепо с его стороны воображать, будто взрослый человек станет столько лет таить неприязнь. На приеме у Хуперов Бисли держался с ним без особой враждебности. Клятву отомстить он дал девять лет назад. Правда, враждебность не покидала его в течение пяти последующих лет, когда оба они еще жили по соседству. Но с тех пор прошло четыре года. Дора уже давно замужем, и теперь у нее четверо детей. У него у самого молодая жена.

Джеймс обвинял Бисли в том, что тот написал Питерли, как только положение Доры стало очевидным. Он считал Бисли другом, и этот человек знал о том, что он любит Дору, а она – его. В то лето, когда он приехал домой из университета, они проводили много времени втроем. И тем не менее, когда он вернулся в университет, а брат Доры узнал, что она беременна, он ничего не написал ему, Джеймсу, и не позволил сестре сделать этого.

Он сговорился с Питерли и с отцом Джеймса выдать Дору как можно скорее за Джона Драммонда, чтобы избежать скандала; Драммонду, разумеется, неплохо заплатили за его согласие.

Питерли Джеймс никогда не обвинял. Тот жил далеко в Лондоне в то время и вряд ли мог знать о происходящем. Дора была его подопечной. Главное, о чем он заботился, – это о ее репутации. Поэтому и выдал ее за того, кто согласился на этот брак, и отправил с новоиспеченным мужем в одно из своих поместий на юге Англии, чтобы скандал утих сам собой. Если бы он знал, что отец ребенка – Джеймс Парнелл, тогда ему пришлось бы позаботиться еще и о том, чтобы избежать скандала и с этой стороны. У них всегда считали, что он женится на Алекс, когда та вырастет.

Нет, Питерли он никогда не винил ни в чем. Винил он всегда своего отца и Бисли. Ни один из них не написал ему ни строчки, пока Дора не обвенчалась и не уехала, хотя оба они знали, что происходит с его и с ее душами. Отец его, без сомнения, смотрел на девушку из-за сложившихся обстоятельств как на шлюху и был готов на все, лишь бы ее имя никак не связывалось с его семьей. Кроме того, хотя Дора и приходилась какой-то родственницей герцогу, она была не совсем той женой, какую лорд Бэкворт желал для своего единственного сына.

Он вмешался в происходящее самым ужасным образом: помог устроить брак Доры, помог, без сомнения, в денежном отношении и сообщил обо всем сыну только постфактум. Сообщил таким образом, что в письме содержалось исключительно его недовольство моральной распущенностью сына.

А когда он приехал домой, охваченный страхом и отчаянием, то обнаружил, что Дора на самом деле уехала, и никто не хотел сообщить ему, где она или как ее сумели убедить сделать то, что она сделала.

Ее он ни в чем не винил. Она всегда была мила, безмятежна и немного робка. Он проливал слезы отчаяния, представляя себе ее одну, беременную, испуганную. Не много было нужно, чтобы запугать ее и заставить выйти замуж против воли. Неужели ей сказали, что она ему не нужна? Этот вопрос неотвязно преследовал его. Он так и не получил на него ответа. С того дня, как он ласкал Дору и поцеловал на прощание, а потом вернулся в университет, он никогда больше не видел ее и ничего о ней не знал.

Теперь он избегал ее, хотя уже неделю знал, что она здесь. Он столько времени пытался разыскать ее, а теперь с таким же усердием ее избегал.

– Александра рассказывала мне, что вы часто ездили с ней сюда верхом, – начала Мэдлин, – хотя это было строго запрещено.

– Это был личный вызов Алекс властям, – уточнил он. – Она зачастую скакала сломя голову, смеялась, кричала от возбуждения. Отца хватил бы удар, узнай он об этом. К счастью, он ничего не знал.

– Давайте пустимся в галоп, – предложила она, сверкнув глазами.

– Нет! – твердо возразил он. – Вы не привыкли к этой местности. Прежде чем бегать, нужно научиться ходить. В буквальном смысле этого слова.

Она состроила гримаску.

– Зануда! – бросила она не очень ядовито.

– Я не был бы в восторге, если бы мне пришлось написать вашей матушке и братьям, что вы сломали себе шею, – проговорил он. – Они могут подумать, что я вас задушил, но вряд ли не оправдают меня.

Она взглянула на него, засмеялась, глаза у нее были веселыми. Он почувствовал, что у него перехватило дыхание.

– Неужели я такая плохая?. – спросила она.

– Бывает и хуже, – поддразнил Джеймс только для того, чтобы еще раз с удовольствием увидеть, как она смеется.

– Ну, тогда мы не поскачем галопом, – согласилась Мэдлин. – И я пущу свою лошадку покорно трусить рядом с вами, милорд. Видите, какой послушной женой я стала? Еще немного, и моя матушка и братья меня просто не узнают.

– Если я добьюсь невозможного, – отозвался он, – в Эмберли непременно высекут мое изображение из мрамора я поставят его посреди сада.

На этот раз Мэдлин действительно расхохоталась. Он сердито глянул на нее, хотя и подумал, что на самом деле она знает: он вовсе не сердится.