Сеть птицелова

Габих великодушно сделал вид, что поверил объяснению, и – к слову о турках – они, отпустив девушек, перешли к висевшему на стене турецкому ковру, на коем были выставлены ятаганы и кинжалы из дамаска и булата. Габих, резко обнажив один из блестящих клинков, стал уверять де Бриака, что может повторить фокус Вильгельма Телля на одном из своих людей, но не стреляя из лука, а метнув кинжал. Де Бриак в ответ убеждал нетрезвого хозяина дома, что верит ему на слово, и дело так и кончилось бы ничем, если бы в эту минуту в курительную на свою беду не вошел пожилой лакей с десертной вазой с фруктами. Не выпуская кинжала из руки, Габих что-то быстро сказал слуге по-польски, и тот, выставив на стол блюдо, взял с него крупный персик и невозмутимо водрузил себе на голову. Де Бриак не успел ничего сказать, как в сантиметре от его щеки просвистел кинжал, разрубив персик на две ровнейшие половины и покрыв флегматичное лицо лакея липким соком. Это был блестящий бросок и совершенно неожиданный в таком человеке, как Габих. Покоренный его ловкостью, а главное – явным отсутствием склонности к маленьким девочкам, де Бриак решил отнестись со снисходительностью даже и к гарему. В конце концов, в каждой стране свои правила. И барон – просто избалованный своим несметным состоянием сластолюбец, но не убийца. Не убийца!

В честь сего майор согласился на распитие еще одной, уже явно лишней, бутылки. Пора уж было отправляться восвояси, в Приволье, где его, увы, никто так не потчевал и не говорил столь приятных слов. А напротив, только неприятные, помрачнел де Бриак, вспомнив вспыхнувшую, в ответ на его отповедь, под рыжими кудрями княжну – просто-таки ветхозаветная Юдифь! Еще чуть-чуть – и порубит его отцовской саблей!

– И зачем только вы остановились у Липецких? – почти шептал ему на ухо Габих-искуситель. – Когда лучшие польские семьи почли бы за честь принять у себя и вас, и ваш дивизион? Неужто думаете, у меня недостанет места, чтобы разместить и накормить и людей ваших, и лошадей?

– Вы очень любезны, барон, – сказал де Бриак, с трудом поднимаясь с низкого дивана. – Но я предпочитаю иметь под боком неприятеля, а не друга. Посмотрите, до чего меня довел всего один совместный обед. А изнеженной армии войны не выиграть.

– Ах, шер ами, – приобнял его за плечи барон, и оба, чуть покачиваясь, вышли из курительной, – ваше решение меня печалит, но влиять на него я не имею права. Позвольте, по крайней мере, предложить вам коляску, дать с собою дичи и игристого для офицерского стола.

– Лошадь, барон. Если вас не затруднит. Я бы хотел срезать путь и вернуться до сумерек.

* * *

Де Бриаку дали отличного вороного и настояли на сумке с уже ощипанными тетеревами и бутылками «Моэта». От предложенного бароном плаща де Бриак неблагоразумно отказался. Расцеловавшись с хозяином и изрядно замаравшись от него пудрою, клятвенно пообещав, что коли завтра не выступать в поход, он вернется под сень Габихова «скромного жилища», майор тронулся в путь.

Уже на дороге все помертвело. Замолчали птицы, не слышно стало жужжания насекомых. Поднялся, взметая столбами пыль, предгрозовой ветер. Все еще надеясь добраться сухим до Приволья, де Бриак пустил жеребца крупной рысью. Поздно. Дневной жар внезапно сменился влажным холодом, за остриями тоскливо поскрипывавших на ветру еловых верхушек глухо прогремел гром. Вокруг потемнело. Первая капля упала на лоснящуюся шею жеребца, вторая – на выдающийся нос майора. Де Бриак вздохнул, жалея о любезно предложенном плаще: еще минута – и все зашумело от падающей сверху воды. Трава на лугу подрагивала от долбящих ее капель, доломан майора тотчас же вымок. В раздражении де Бриак решил переждать самую грозу под сомнительным, но все же укрытием и, пришпорив коня, полетел в сторону темной стены леса.

Все произошло мгновенно: небо от края до края раскроила молния, и в ту же секунду де Бриак увидел, что ровный ковер луга перерезан широким оврагом. От неожиданности вороной встал на дыбы, заржал, вздыбив голову и глотая дождевую воду, а де Бриак полетел вниз в самую грязь, пребольно ударившись бедром и коленом. Рядом, почти утонув в мутной жиже, оказалась и сумка, из которой булькая, толчками, как кровь из горла раненого, вытекало содержимое разбитых бутылок.

– Que diable![43] – выругался де Бриак, втайне желавший преподнести бутылки к столу Липецких и надеясь…

Впрочем, какие теперь надежды! Он вскочил и в ярости пнул сапогом стенку оврага – по рыхлым комьям стекали вниз ручейки. Кусок земли отвалился и упал к ногам де Бриака. А на его месте майор увидел палец. Палец с остатками плоти. Вода продолжала стекать, обнажая кость, светившуюся в грозовой полутьме, будто торопилась что-то показать замершему под дождем майору. И тот, очнувшись, стал разрывать руками красноватую землю, сбрасывая ее вниз и уже не обращая внимания на потоки дождя, струившиеся по бледному и грязному лицу.

* * *