Что-то здесь было не так. Если вина доказана, то почему ее не приговорили к смерти? Убийство демона в любом случае убийство, и совершенно неважно кто отравлен, герцог или его слуга. А уж если вина доказана, то отравительницу ждал единственный в таких случаях приговор – смерть. Сет подумал, что дело кажется каким-то скомканным, но доказать это было бы очень сложно – судейская машина славилась своей неуступчивостью в вопросах, которые касались любых форм ее деятельности. И если уж заседание прошло в закрытом режиме, то нечего было и рассчитывать на откровенность участников процесса.
С другой стороны, Сет мог поговорить с герцогом и как член касты – его мать была внучкой Ушедшего и, следуя внутреннему уставу касты эосфоров, где свои должны доверять своим, Агварес мог бы рассказать ему правду. Проблема заключалась в том, что Сет был противником кастового, родового, профессионального и всех прочих видов протекционизма, и никогда не скрывал своих взглядов. Возможно, и засиделся в должности старшего следователя по той же причине, категорически не желая пользоваться родственными связями.
Надеяться, что герцог захочет с ним откровенничать было глупо – любимый внук Ушедшего был надменным и властным демоном, и в другое время Сету вряд ли светил бы откровенный разговор. Но сейчас ситуация было иной – Агварес сам пожелал видеть его, и можно было с уверенностью сказать, что дело серьезное, а значит, есть небольшой, но все же шанс прояснить темную историю с отравлением. Сету не казалось справедливым отправлять невиновную работницу почты на пожизненное заключение в Тартаре, а в том, что обвинение «притянуто за уши», он почти не сомневался.
Посмертный лихо управлял яростно храпящими лошадьми, и громко выкрикивал непристойные словечки, отвлекающие от размышлений о связи между убийством секретаря Ваанберита, странным приговором отравительнице и желанием герцога увидеть его. Связь несомненно была – взять хотя бы то, что Ваанберит и слуга герцога умерли от яда, не исключено, что от одного и того же. Сделав себе пометку прояснить этот вопрос, Сет еще раз перелистал тоненькое дело. Гибеллина была демоницей из древнейшего рода Баст, чей основатель Хельмуг Баст служил самому Денницу, отцу Ушедшего, то есть, практически бессмертной и вечное пребывание в Тартаре виделось слишком суровым наказанием за то, что она всего лишь доставила письмо, выполняя при этом свою работу. Письмо мог доставить кто угодно и тогда судили бы не ее, а кого-то другого, и еще неизвестно, какой приговор вынесли бы судейские, если бы это был кто-нибудь из менее знатного рода или из «обращенных». Хотя, в последнем случае приговор вряд ли вызвал бы вопросы – с «обращенными» никто и никогда не церемонился.
По закону у адвоката было три ночи, чтобы подать просьбу о пересмотре дела, и это значило, что осужденная все еще находится в городской тюрьме. Подумав, что хорошо бы съездить туда и лично расспросить несчастную женщину, как было дело, Сет вспомнил о Влазасе, дальнем своем родственнике, служившем помощником начальника тюрьмы, и подумал, что тот вряд ли станет чинить препятствия, если Сет попросит его о маленьком одолжении…
Выглянув в окно и увидев оседающие на мостовую снежинки, граф вспомнил, что собирался взять неделю отпуска, который хотел провести на берегу Живого моря. Помимо обычных удовольствий, вроде лежания на пляже, лечения и поедания морских деликатесов, оттуда (за достаточно высокую плату) можно было махнуть в третье измерение, куда так хотела попасть неугомонная в поисках удовольствий Прозерпина. Она грезила этой поездкой, и отказать ей значило вызвать бурю, если не что похуже. Предчувствие, что отпуск откладывается надолго, не покидало Сета. Он уже представлял, что ему придется выслушать от разгневанной Прозерпины и, скорее всего, быть заподозренным в том, что все это он устроил сам, лишь бы не доставить удовольствие «маленькой девочке», как она любила себя называть. «Маленькая девочка», разменявшая уже третий десяток веков, умела мгновенно превращаться в невыносимую особу и одна мысль об этом приводила Сета в дурное расположение духа. Он был уверен, что Прозерпина не упустит случая напомнить о своем давнем воздыхателе Дагоне, который «ради нее уж точно отложил бы все дела» и, наверняка (в который уже раз) посетует, что ради Сета, она отвергла его предложение…
Сет поморщился от одного воспоминания этого имени. Приторный, любвеобильный Дагон раздражал до крайней степени и если бы не государственная служба, он уже давно вызвал бы его на поединок, или просто испепелил бы наглеца. К сожалению, присяга не позволяла опускаться до действий обычного ревнивца. Впрочем, Сет прекрасно знал истинное к себе отношение Прозерпины, и понимал, что от таких как она нельзя ждать, а тем более требовать сильных и глубоких чувств – «дочь свергнутых богов» (тоже одно из ее любимых выражений) была особой легкомысленной и весьма ветреной, что лишь придавало ей шарм, а местами даже загадочность.