Сеть Алисы

— Вот, значит, как, америкашка? — Взгляд хищных свинцово-серых глаз под набрякшими веками полнился презрением. — С бухты-барахты и, могу спорить, без гроша в кармане ты среди ночи вламываешься в мой дом только потому, что вдруг мне что-то известно о твоей п-пропавшей подруге?

— Верно. — Даже под дулом пистолета и ее жалящей насмешкой я не сумела б объяснить, почему шанс отыскать Розу затмил все прочее в моей порушенной жизни, что за странное дикое отчаяние привело меня сюда. Оставалось лишь подтвердить: — Я не могла иначе.

— Ладно. — Эва Гардинер опустила пистолет. — Ты, н-наверное, чаю хочешь?

— Да, это было бы…

— Чаю нет. — Она двинулась по темному коридору, шагая широко и беспечно. Босые ноги ее смахивали на орлиные лапы. Ее слегка покачивало, рука с «люгером» висела вдоль тела, однако палец по-прежнему лежал на спусковом крючке. Чокнутая, — подумала я. — Старая свихнувшаяся корова.

А вот руки ее с нелепо вздувшимися изуродованными костяшками больше походили на клешни омара.

— Не отставай, — через плечо бросила Эва, и я поспешила следом.

Она открыла дверь, щелкнула выключателем, и глазам моим предстала холодная гостиная, где царил беспорядок: незажженный камин, задрапированные окна, не пропускавшие ни крохи света с улицы, повсюду старые газеты и кружки с недопитым чаем.

— Миссис Гардинер…

— Мисс. — Хозяйка плюхнулась в потрепанное кресло, развернутое к захламленной гостиной, и бросила пистолет на журнальный столик. Я сморщилась, однако «люгер» не выстрелил. — Можешь называть меня Эвой. Твое в-вторжение в мой дом перевело нас на такой уровень близости, из-за которого ты мне уже неприятна. Повтори, кого ты ищешь?

— Я не хотела вторгаться…

— Да нет, хотела. Тебе кое-что нужно, и нужно до зарезу. Что же это?

Я скинула мокрый плащ и села на пуфик, не зная, с чего начать. Целиком сосредоточившись на том, как добраться сюда, я не продумала свой рассказ. Одиннадцать летних встреч двух девочек, разделенных одним океаном и одной войной…

— Д-давай, начинай. — Эва, похоже, слегка заикалась, только я не поняла, что было тому причиной — выпивка или нечто другое. Потянувшись изуродованной рукой к хрустальному графину на столике, она неловко его откупорила; я учуяла запах виски. — Мой трезвый лимит истекает, так что не теряй времени.

Я вздохнула. Не просто чокнутая старая баба, но еще и пьяница. Под именем Эвелин Гардинер мне представлялась дама, у которой дом обнесен живой изгородью из бирючины, а на столе — плюшки, но не графин с виски и заряженный пистолет.

— Ничего, если я закурю?

Эва дернула костлявым плечом и пошарила на столике в поисках стакана. Там его не оказалась, и тогда она плеснула добрую порцию янтарной жидкости в чашку с цветочным узором. Ничего себе, — ошеломленно подумала я, закуривая. — Кто же ты?

— Невежливо так пялиться, — сказала Эва, хотя сама разглядывала меня в упор. — Господи, сколько на тебе всяких рюшек — это что ж, нынче мода такая?

— А вы на улицу-то выходите? — не сдержавшись, спросила я.

— Не часто.

— Это «Новый облик». Прямо из Парижа.

— На вид ч-чертовски неудобно.

— Так оно и есть. — Я мрачно затянулась. — Ну ладно. Я Чарли Сент-Клэр, вернее, Шарлотта, только что приехала из Нью-Йорка… — Интересно, как там сейчас мать? Наверное, в бешенстве и готова меня оскальпировать. Ну да бог-то с ней. — Отец мой — американец, а мать — француженка. До войны каждое лето мы проводили во Франции у наших родственников. Они жили в Париже, но еще владели летним домом в окрестностях Руана.

— Гляди-ка, не детство, а пикник с картины Ренуара. — Эва прихлебнула виски. — Рассказывай интереснее, а то я быстро напьюсь.

Это и впрямь напоминало живопись Ренуара. Я закрывала глаза, и перед внутренним взором возникала размытая картинка одного долгого лета: узкие извилистые улочки, огромный несуразный дом, старые номера «Фигаро» на истертых диванах, забитый хламом чердак, пылинки в солнечном луче, пробившемся сквозь мутное стекло оранжереи.

— Кузина Роза Фурнье… — я почувствовала закипавшие слезы — …была мне как родная сестра. Хоть на два года старше, она не чуралась меня. Мы всем делились, все друг другу рассказывали.

Две девочки в зазелененных травою платьях играют в пятнашки, лазают по деревьям, дерутся с кузенами. Вот они постарше: у Розы намечается грудь, я — все та же нескладеха с ободранными коленками, мы обе подпеваем джазовым пластинкам и обе смешно влюблены в Эррола Флинна. Розины проказы одна чуднее другой, но она, как львица, защищает меня, свою преданную тень, когда в результате ее затей я попадаю в неприятности. Вот и сейчас я слышу ее голос, как будто она здесь, в этой гостиной: «Спрячься в моей комнате, Чарли, я зашью твое платье, прежде чем мать обнаружит дырку. Зря я потащила тебя на эти скалы…»

— Не реви, пожалуйста, — сказала Эва Гардинер. — Терпеть не могу плакс.