Сестры-соперницы

— Это кто говорит? — спросила уже не на шутку рассердившаяся Розен. Наверняка, Берсаба.

— Конечно, — подтвердила я.

— Ах, Анжел, заставь ее замолчать, — попросила Розен.

Я скрестила руки на груди и улыбнулась сестре.

— Я не могу ей приказывать, — напомнила я им.

— Просто глупо не обращать внимания на происходящее, — сердито сказала Берсаба. — Ты прекрасно знаешь, Анжел, что люди, посещающие отца, очень озабочены.

— Они всегда озабочены, — заявила Гвенифер. — Люди из Ост-Индской компании вечно чем-нибудь недовольны.

— Они делают исключительно важную для страны работу, — поддержала я сестру.

— Дружная парочка и безгрешные родители, — заключила Гвенифер. Давайте-ка поговорим о чем-нибудь поинтереснее.

— Так Джордж Кролл действительно хочет просить руки Розен? — спросила я.

— Почти наверняка, — ответила Розен, — и отец почти наверняка скажет «да», поскольку Кроллы — хорошая семья, а мама скажет «да», поскольку считает, что Джордж будет хорошим мужем.

— Значит, его мы вычеркиваем из списка, — сказала Берсаба.

— Как можно говорить такое! — воскликнула я.

— Так уж обстоят дела, — настаивала Берсаба. — Придет и наш черед.

— Я сама себе выберу мужа, — твердо заявила я.

— Я тоже, — столь же твердо сказала Берсаба.

Мы начали болтать о балах, кузины оценили наши наряды, разговоры были легкомысленными, и мне это нравилось, но я была уверена, что Берсаба считает такое времяпровождение глупым. Она устроила один из своих «периодов молчания», которые так бесили меня, потому что казалось, будто она нас попросту презирает.

Мы обедали в большом зале, так как народу собралось довольно много девять человек. Бастиан и дядя Коннелл, выезжавшие осматривать поместье, успели вернуться.

Когда мы переодевались к обеду, я предложила Берсабе:

— Давай оденемся в синее? Она заколебалась, а потом на ее губах появилась легкая улыбка:

— Хорошо.

— Мы немножко развлечемся, — сказала я, — сделав вид, что ты — это я, а я — это ты.

— Найдутся люди, которые заметят подвох.

— Кто?

— Ну, например, мама.

— Мама всегда различает нас.

Итак, мы надели наши платья из синего шелка с лифами на китовом усе, схваченные поясами чуть-чуть другого оттенка, с юбками, не достигающими щиколоток, так что из-под них виднелись нижние юбки из атласа, и с прелестными ниспадающими рукавами. Мы сшили платья в прошлом году, и хотя сейчас их нельзя было назвать последним криком моды, они были нам очень к лицу.

— Мы зачешем волосы наверх, — сказала Берсаба.

— Говорят, сейчас так не причесываются.

— У нас высокие лбы, и эта прическа нам идет, — ответила она и была права.

Мы стояли перед зеркалом и посмеивались. Хотя мы давно привыкли к нашему сходству, иногда это все же развлекало нас.

В холле нас расцеловал дядя Коннелл. Он был из тех мужчин, что любят женщин — любого возраста, происхождения и размера. Дядя был крупным, шумным, похожим в этом на дедушку Касвеллина. По крайней мере, глядя на него, можно было представить себе, каким был наш дедушка в молодости. Но даже он, похоже, иногда побаивался дедушку Касвеллина, и в этом состояла разница между ними, так как дедушка никогда никого не боялся. Обняв и расцеловав нас, дядя взял меня за подбородок и спросил:

— Ты кто?

— Анжелет, — ответила я.

— Ну, не такой уж ты и ангелок,[1] если я хоть что-то понимаю в этих делах. Все рассмеялись.

— А Берсаба? Ну-ка, моя девочка, подойди поближе и поцелуй дядю.

Берсаба нехотя подошла к нему, что склонило дядю к двум поцелуям подряд, как будто двойная доза могла оказаться для нее приятнее.

Поговаривали, что Коннелл, как истинный представитель рода Касвеллинов, имеет возлюбленных по всей округе и несколько детей, прижитых со служанками.

Мне было любопытно, что по этому поводу думает тетя Мелани, но она никак не проявляла своих чувств. Я обсудила все это с Берсабой, которая считала, что тетя принимает такое положение вещей как должное, и пока это не вредит хозяйству, семье, она будет закрывать глаза.

— Я бы нашла, что сказать, если бы была на ее месте, — заявила я.

— А я в таком случае нашла бы, что сделать, — заметила Берсаба.

Пришел и Бастиан. Мне он показался таким же красивым, как на рисунке Берсабы, — ну, почти таким же. Он был ростом со своего отца, а сочетание внешности отца и характера матери делало его очень привлекательным. Он переводил взгляд с Берсабы на меня и обратно. Берсаба рассмеялась, и тогда он сказал:

— А, это ты, Берсаба, — и расцеловал вначале ее, а потом меня.

Дядя Коннелл дал команду усаживаться за стол, и мы охотно повиновались. Сам он сел во главе длинного обеденного стола, а мама и Мелдер — по обе стороны от него. Мы с Берсабой уселись рядом с тетей Мелани, а Бастиан пристроился поближе к Берсабе.

Разговаривали в основном о местных делах, о том, что еще нужно сделать по хозяйству. Потом мама упомянула о растущих трудностях Ост-Индской компании, которые, как она надеялась, уменьшатся после постройки фабрики в Индии.

Бастиан сказал:

— Везде сплошные трудности. Люди, кажется, не осознают этого. Они закрывают на них глаза, но в один прекрасный день все может обрушиться на нас разом.