Сесиль

Судно продолжало свой путь с попутным ветром, делая около десяти узлов, так что Азорские острова быстро приближались: пассажиры снова вышли на палубу насладиться вечерней прохладой. Все взгляды были устремлены к архипелагу, до которого по траверзу корабля оставалось еще четыре-пять льё. Капитан Джон Дикинс и старший помощник Эдвард Томсон о чем-то беседовали, рулевой Сэмюель предавался раздумьям; время от времени оба офицера поглядывали на него, наконец, не прерывая разговора, остановились напротив.

— Это ведь она, не так ли, Сэмюель? — спросил капитан.

— Та, о которой господин Анри постоянно говорил со мной?

— Да, и которую он называл Сесиль.

— Так точно, это она, капитан.

— Вот видите, Эдвард, — заметил капитан, — это она, я угадал.

— А зачем она едет на Гваделупу?

— Ну как же! — отвечал Сэмюель. — Вы же знаете, что у господина Анри там дядя-миллионер! Наверное, едет к нему.

И оба офицера двинулись дальше, продолжив беседу, которую прервали, чтобы задать Сэмюелю вопрос, о котором мы рассказали.

Между тем надвигалась ночь; на палубу принесли чай, снова спросив у Сесиль, не желает ли она подняться, но как и во время ужина, девушка отказалась, сказав, что ничего не хочет.

Ночь наступила с обычной для этих широт стремительностью; в восемь часов совсем стемнело; в девять часов все разошлись по своим каютам; на палубе остались лишь рулевой и помощник капитана. Бриг шел под гротом и грот-марселями.

В половине десятого из-за Азорских островов показалась луна, освещая ночь, как солнце освещает наши пасмурные, северные дни; острова с поразительной ясностью вырисовывались на горизонте.

Судно приближалось к тому месту, где было брошено в море тело Анри. Верный своему слову, Сэмюель велел позвать Сесиль.

Сесиль тотчас вышла; она сменила туалет, была вся в белом и, как невеста, с белой фатой.

Сэмюель с удивлением взглянул на нее; белое платье, бесполезные украшения и то усердие, с которым, судя по всему, отнеслась девушка к своему наряду, — все это показалось славному матросу довольно странным.

— Значит, мы приближаемся, Сэмюель? — спросила Сесиль.

— Да, мадемуазель, — отвечал Сэмюель, — будем там через полчаса.

— И ты узна́ешь место?

— О! За это я ручаюсь, все равно как если бы измерял широту приборами капитана.

— Я никогда не спрашивала тебя, Сэмюель, о подробностях его последних минут, но теперь, этим вечером мне очень хотелось бы знать, как он умер.

— Зачем постоянно говорить о том, что причиняет вам боль, мадемуазель Сесиль? Дело кончится тем, что вы меня возненавидите.

— Сэмюель, а если бы Дженни умерла, и притом умерла бы далеко от тебя, разве тебе не захотелось бы узнать о подробностях ее смерти и разве ты, напротив, не испытывал бы признательности к тому или к той, кто рассказал бы тебе о них?

— О! Конечно, мадемуазель, конечно; мне кажется, это и в самом деле стало бы для меня большим утешением.

— Вот видишь, Сэмюель, как жестоко с твоей стороны не делать то, о чем я прошу.

— Да я и не отказываюсь, мадемуазель, я так его любил, бедного господина Анри! А как же иначе? Это по справедливости, ведь мало того, что он был любезный и приятный в обращении, при отъезде с Гваделупы он дал мне три тысячи франков, которых мне недоставало, чтобы жениться на Дженни, и если теперь я счастлив, то обязан этим ему.

— Бедный Анри, — прошептала Сесиль, — он был так добр!

— Поэтому, когда господин Смит, студент-медик, пришел сказать мне, что господин Анри болен, я оставил вместо себя матроса и сразу спустился: бедный молодой человек! Все мы под Богом ходим! Накануне ему немного нездоровилось, и только, а ночью начался жар, и когда я спустился, он уже бредил, но и в бреду все-таки узнал меня, мадемуазель, и знаете, единственная мысль, которая пробивалась сквозь туман в его голове, была о вас, мадемуазель Сесиль, только вы занимали его.

— Боже мой! Боже мой! — прошептала Сесиль, снова обретя способность плакать.

— Да. А потом он заговорил о маленьком домике в Англии, о цветах в каком-то саду, о Булони, о свадебном платье и еще о саване, который вы вышиваете для вас обоих.

— Увы! Увы! — вздохнула Сесиль. — Это правда.

— Знаете, с первых же минут… я понял, что он пропал, мне стольких довелось повидать, кого унесла та же самая болезнь… Желтая лихорадка никого не щадит. Из-за этой болезни никто не хотел за ним ухаживать, можно было подумать, что у него чума, у бедного юноши! «Хорошо, — сказал я себе тогда, — Сэмюель, мой мальчик, друзья познаются в беде, так что давай, это твое дело». Я пошел к капитану и заявил ему: «Капитан, надо поставить кого-нибудь вместо меня к рулю, а мое место с этой минуты у постели господина Анри, и я останусь с ним до тех пор, пока бедный юноша не умрет!»

— Славный Сэмюель! — воскликнула Сесиль, обхватив руками большущую руку матроса, другую же руку тот не отрывал от штурвала.