Сержант и капитан

— Тимофей Васильевич — человек почтенный. Его не только в нашей деревне уважают, а вся округа по-серьезному почитает. Он знаешь, какой? Взглянет — как срубит. Помню, раз мальчишки наши ему, года два назад, шутиху вашу городскую, хлопушку, короче говоря, во двор бросили, а он в тот момент во дворе сидел. Сгорбленный, ссохшийся — ну гриб-боровик, одно слово, так он как рявкнул командным голосом на всю деревню: «Стоять! Ко мне! Огонь потушить! Исполнять приказание!» Так пацаны до этой хлопушки добежали до того, как она взорвалась. Загасили и рады были, что живыми ушли. Железный человек. Уж не знаю, откуда он в нашей деревне взялся и сколько ему лет, но бабушка моя, Капитолина Агафоновна, царствие ей небесное, его еще с двадцатых годов у нас здесь помнила. И главное, она про него всегда говорила, что он праведный был и справедливый. А дядя мой по бабушке, Серафим Агафонович, царствие ему небесное, вместе с дедом этим хутор наш от фашистов отбивал и до Берлина с ним дошел. Так, когда они в МТС оба шоферами работали, он к нему иначе как на вы не обращался. И директор совхоза к Тимофею Васильевичу за советом ездил. На должность его сколько звали, так он ни разу и не пошел.

Никита заслушался рассказом Антонины Петровны и понял, что Тимофей Васильевич — тот самый человек, с которым ему стоит пообщаться. Заочно этот человек ему уже очень понравился. Но перед тем, как уйти, Никита решил облачить доверием Антонину Петровну.

— Тетя Тоня, мне помощь нужна. — Никита на всякий случай выложил на стойку четыре пятисотрублевых банкноты. — Тут у нас небольшая конкуренция в смысле добычи научных данных. Через час-другой могут появиться конкуренты мои, тоже историки, так ты им о том, что я пошел к Тимофею Васильевичу, ничего не говори. Я, теть Тонь, не могу объяснить, что я хороший историк, а они плохие. Ты мне просто поверь. Я пошел, а ты решай, как поступить. И напоследок — ты где живешь?

Тетя Тоня, немного ошарашенная Никитиным спичем и выложенными деньгами, пыталась собраться с мыслями:

— А ты зачем спросил? Неужто знаешь, что у меня младшая Верка на выданье?

— Да затем я тебя спросил, тетя Тоня, что Тимофей Васильевич твой сосед. Так он справа или слева от тебя живет? — Никита уже стоял в дверях.

— Слева, — облегченно выдохнула Антонина Петровна, поняв, что на дочку ее никто не посягает. — Дойдешь до противоположного конца деревни, справа — третий дом от последнего. Там Тимофей Васильевич и живет. Но имей в виду, что плохого нашему деду сделаешь — я на тебя всю деревню натравлю. Касательно твоей просьбы — все выполню. Но и ты не обмани.

— Отлично. Когда они приедут, ты и так все поймешь. А если поймешь правильно, пошли к Тимофею Васильевичу гонца с вестью, если гонец будет под рукой. — Никита закрыл дверь, совершенно не надеясь на то, что Антонина Петровна будет помнить его указания хотя бы в течение часа.

Через пять минут он уже стоял около не самого большого дома в этой деревне, но с самым большим палисадом. Забор разительно отличался от соседних. Он был деревянный. Не резной, без особых причуд, но его сколоченная лет тридцать назад параллельно-перпендикулярная древесина была более убедительна, чем железная решетка соседнего двора. У этой древесины было огромное преимущество: ее уважал хозяин — он покрыл давным-давно ее лаком, который держался цепко и не собирался облупляться. А железные пруты соседнего забора проржавели без хозяйской ласки в первый год своей жизни вдали от железобетонной поддержки больших городов.

Злых собак во дворе не было. Никита осторожно открыл калитку и вошел во двор. Он остановился на узкой бетонной дорожке, словно ожидая реакции на вторжение. Ничего. Из соседнего двора, пытаясь разгрызть железные прутья, к нему рвался уставший от безделья боксер. Убедившись в том, что рыжий обрубок с квадратной челюстью окончательно завяз в зарослях железного бамбука, и в том, что любопытствующих лиц вокруг не было, Никита постучался в дверь. Никаких криков в ответ он не услышал. Постучал еще раз. Боксер все это время в ярости грыз железный прут. Третий раз Никита уже не постучал, а нанес двери небольшой хук справа, ну так, чтобы разогреться на всякий случай. Дверь легко распахнулась, и из внутренности дома послышалось:

— Вы, молодой человек, довольно нерешительны. Если у вас ко мне дело, то идите сюда, прямо по коридору в гостиную, а если вы ошиблись адресом, то это дом Тимофея Васильевича Николаева, и я не терплю непонятных личностей на своей территории.

— Да нет, я к вам, к вам, Тимофей Васильевич. Я историк, — сказал Никита жалостливым голосом.

— Ах, ты историк?! Ты из тех, кто все время врет и сам перед собой все время оправдывается?! Значит, ты историк?! Тот самый, который сначала говорил — Союз нерушимый республик свободных, а потом придумал СНГ?!