Сержант и капитан

— Договорились. — Никита дружески похлопал Тырича по плечу и пошел вверх по Тверской. Потом обернулся и поманил Тырича пальцем. Тот с готовностью подбежал:

— Чего?

— Слушай, у меня нет гарантий, что за мной не следят, поэтому будь максимально осторожен. И помни: я тебе доверяю.

Тырич медленно и гордо расправил плечи. Тусклые глаза его засветились. Он понял, что на него возложена миссия, он понял, что в его жизни теперь есть смысл. В последние годы, похоже, с Тыричем не происходило ничего особенно — ни хорошего, ни плохого. Повернись судьба по-другому, возможно, он стал бы приличным среднестатистическим гражданином и даже сделал бы карьеру. Но, став никому не нужным когда-то, он махнул на себя рукой. И вот почти незнакомый и опасный, по его мнению, человек сказал, что доверяет ему. Никите показалось, что в эту секунду у Тырича началась новая жизнь.

— Все сделаю в лучшем виде, не сомневай…тесь. — Ты — рич снова перешел с враждебного «ты» на уважительное «вы». А после как-то быстро исчез.

Никита решил, что прогуляться сейчас — самое время. Тверская максимально запружена народом, а следовательно, безопасна. Он шел очень медленно, с удовольствием разглядывая незнакомые и кое-где знакомые витрины магазинов, салонов, банков и еще неизвестно чего. Дошел до Триумфальной площади. До возможной встречи с Карандычем оставалась еще уйма времени. Но он решил не заходить в какое-нибудь близлежащее кафе, а просто посидеть на бордюре. На самом деле выпить очень хотелось, но одна-две рюмки ничего не решат. Только головной боли добавят, а ее и так предостаточно.

— Закурить не найдется, начальник? — Никита обернулся. Из-за гранитной основы памятника выглядывал Карандыч. Он выглядел довольно живописно. В серых полувоенных тинейджеровских штанах, цветастой рубахе навыпуск, на ногах — солдатские берцы. Поверх рубашки — выцветшая рыболовная разгрузка.

— Бросил.

— Жаль. Значит, разговор у нас с тобой будет короткий. — Карандыч был настроен агрессивно. И хоть он стоял далеко, на Никиту все равно пахнуло паленой водкой.

— Зачем звал? — Карандыч вышел из-за памятника и присел рядом на бордюр.

Запах водки стал совсем невыносимым.

— А ты зачем прячешься?

— Да все по твоей милости. Я-то, дурак, думал, что помогу хорошему парню, дам ему тетрадку, которая бесхозно столько лет валялась, он сделает с ней то, что нужно. А на деле что получилось? — Карандыч недобро уставился на Никиту. — А на деле получилось, что был я человек неприметный, а теперь мне еще неприметней надо стать. Чтобы нехорошие люди меня не нашли.

— Что за люди? — переспросил Никита.

— Обыкновенные, — начал распаляться Карандыч. — По две руки, по две ноги, по одному туловищу и очень злые. На следующий день после того, как я тебя крайний раз видел, пришли они к нам, а мы как раз поминки по моему дому справляли. Взяли меня за грудки, ударили об стену и давай спрашивать, куда я дел то, что мне не принадлежит. Я их, главное, спрашиваю — вы про что говорите, — а они не объясняют. И опять — раз меня головой об стену. И опять: «Куда ты дел то, что тебе не принадлежит?» Я им говорю: «Да мне ничего не принадлежит, я бомж, че вам надо?» А они меня снова — хрясь головой об стену. «Куда ты дел то, что тебе не принадлежит?» И главное, понимаешь, на глазах моих людей. Оскорбительно. Я им говорю: «Вы че, про тетрадку что ли спрашиваете про офицерскую?» А они раз — и об стену меня не ударили. Вот я обрадовался, что наконец понял, что им надо. Они и говорят: «Ага». Ну а я говорю: «Отдал парню хорошему. Первый раз его видел».

Карандыч горестно махнул рукой:

— Черт меня дернул отдать тебе эту тетрадку. Лучше бы я ее вместо туалетной бумаги пустил. Короче говоря, сказал я им, как тебя зовут и как твоя фамилия. Давай, начинай обижаться.

— Поверь мне, Карандыч, они бы все равно к тебе пришли. — Никита покачал головой. — Тут все дело не во мне, а в том, что там написано.

— Ну а что там написано? Ну, белый офицер костерит вовсю красных. И правильно делает — они же его враги. Но я-то, к примеру, за красных, а не за белых. Я-то при красных хорошо жил. Пусть денег мало было, зато в завтрашний день, то я верил. А в девяносто первом ваши белые к власти пришли — и я на улице оказался. Ну, нашел он чего-то, так ведь куда он его дел, там тоже не написано. Я-то и надеялся, что ты умный парень, как-нибудь своим умом догадаешься, клад этот найдешь и со стариком потом поделишься.

Никита встал, отряхиваясь:

— Ты почти все правильно, Карандыч, сказал, кроме одного — никакие белые в девяносто первом году к власти не пришли. Это красные и остались, только масть сменили на зеленую — цвета бакса. И офицеров тех не тронь. Они Родину защищали. В общем, если тебе сказать больше нечего, давай пройдемся до твоего бывшего особняка. Ты меня туда на экскурсию сводишь, уже трезвого. Расскажешь, кто где жил, покажешь, где тетрадку эту нашел. Не знаю, поможет ли это мне, но если поможет, тогда и ты целее будешь.