Когда в барак зашел последний каторжанин, я внимательно осмотрел пустынный двор. Двор был пуст, всего каких-то десять минут назад он был хоть и не забит до отказа, но и не пустой был, это уж точно. Кто-то ходил, кто-то стоял, где поодиночке сидели на корточках, а где и целыми стайками сидели в кружочке, передавая друг другу набитую анашой «пятку». Но сейчас двор был девственно пуст. Только истоптанный снег вперемешку с грязью да сплошной ковер разбросанных сигаретных окурков. Каторжане из других бараков предпочли попрятаться, что и неудивительно, каждый понимал, что сейчас будет большая драка. Бойня, после которой останутся лежать на снегу растерзанные тела. Но драки не случилось, вместо кровопролития барак подчинился новому хозяину. Ну что ж, такое тоже бывает!
Сплюнув на снег, я нырнул в темное нутро барака. Каторжане сгрудились в дальнем конце, рядом с импровизированной перегородкой. Они стояли и молча смотрели на вход в барак. А когда я появился в дверном проеме, то их хмурые, настороженные взгляды скрестились на мне.
— Все, кто пойдет за мной, выживут! Запомните: я подарю вам ЖИЗНЬ! — Мой голос, подкрепленный магией, был необычайно глубок, он завораживал своим могуществом.
Стоявшие полукругом напротив меня каторжане заворожено слушали. Некоторые, видимо, самые впечатлительные, даже открыли рты от удивления. Я несколько раз повторил одну и ту же фразу про дарованную им жизнь, если они пойдут за мной. Когда мой голос стих, в воздухе повисло молчание — никто из стоявших напротив меня зэков даже не пошевелился.
— Разойтись! — громко крикнул я.
По рядам стоявших прошла дрожь, и уже через пару секунд каторжан как ветром сдуло — все разошлись по бараку, стараясь держаться от меня подальше. Я вернулся в отгороженный отсек и устало повалился на дощатые нары.
— Ничего себе! — ошарашенно произнес стоявший за моей спиной Жук. — А я и не знал, что ты у нас Кашпировский.
— Точно. Сейчас передохну и воду заряжу, — отшутился я. Усталость навалилась, как голодный хищник, — быстро и неожиданно. — Назначь караульных и тех, кто их будет проверять, — ночью могут пожаловать гости.
— Воду заряжал не Кашпировский, а Чумак, — услышал я сквозь дрему ехидный ответ Жука.
Что там дальше говорил Жук, я уже не слышал — спал. Ночь прошла спокойно: наш барак никто не штурмовал, не поджигал и не закидывал камнями. Утром мне сказали, что пару раз кто-то подходил к дверям барака, но их отпугнули караульные. Ночью я спал как убитый, усталость и напряжение последних дней давали о себе знать. Угол оказал нам неоценимую услугу, он сделал все, чтобы обезопасить себя и своих людей, — устранил тех, кто мог составлять ему конкуренцию. В пересыльном лагере не осталось никого, кто смог бы за столь короткое время сплотить вокруг себя каторжан. Именно этим можно объяснить тот факт, что никто не старался идти на штурм нашего барака. А вот кого действительно следует опасаться, так это тех, кто внутри нашего барака. Угол собрал вокруг себя наиболее верных ему людей, как только действие гипноза пройдет, так сразу у каждого из них возникнет желание вспороть мне горло.
Через пару часов после рассвета, когда все обитатели бараков вылезли на улицу, чтобы погреться на раннем весеннем солнышке, внутри дощатого сооружения остались только я, Жук и вчерашний очкарик с внешностью профессора.
«Профессор» сейчас сидел напротив меня и прихлебывал горячую воду из мятой жестяной кружки. Чаем эту бурду назвать было уже нельзя — пакетик заваривали, наверное, раз в двадцатый. Кипяток даже толком не окрасился и по цвету больше напоминал детскую мочу, такой же светло-желтый окрас.
— Ну и на кой ляд ты так нужен Углу? — задал я волновавший меня всю ночь вопрос.
— Я уже говорил вашему помощнику: не знаю, зачем нужен этим уголовникам. — Очкарик, когда говорил, отводил взгляд, а это значит, что он врал.
— Знаете, мы, наверное, неправильно начали наш разговор. — Можно было дать этому «ботану» в зубы для пущей убедительности, но что-то мне подсказывало, что грубость может только навредить. — Давайте вначале познакомимся. Меня зовут Василий. А вас как?
— Виктор Степанович.