Серые пчелы

– Есть несколько магазинов, что татары держат, – сказал парень. – Я им отвожу. А остальное – перекупщики берут. Дешевле, но много.

Сергеич подумал, что в татарские магазины проситься со своим медом неудобно. Получится, что хлеб у Айсылу и ее семьи отбирает. Продавать дешево перекупщикам не хотелось, но, может, придется? И тут же вспомнил, что рубли-то у него еще есть! И немало! Те, которые ему на границе на ремонт машины сунули. Рубли, которые вроде бы надо действительно на автостекла потратить. Они ж говорили, что еще найдут его для какой-то телепередачи? А зачем ему телепередача?! Не нужна!

От своих мыслей Сергеич занервничал. Айсылу это заметила.

– Мы вам поможем, – вымолвила она мягко. – Может, кто из наших друзей, у кого магазин или кто на севастопольской трассе торгует, возьмет? Москвичи наш мед любят, он же крымский, горный! Если на машине едут, могут и три банки купить!

«Крымский, горный», – повторил в мыслях Сергеич и от беспокойства своего отвлекся. Подумал, что такой мед можно и назад в Украину повезти да там продать. Там он, может, и дороже будет!

Просветлело лицо гостя. Успокоилась Айсылу и взгляд ее стал вдруг очень сосредоточенным.

– Сергей-ага, – заговорила она почти шепотом, и тут же Бекир и Айше замерли, словно знали, что когда мама на такой голос переходит, значит, говорить она будет что-то очень важное.

– Да, что? – вскинул голову Сергеич.

– Я хотела вас попросить… вы ведь русский, из Донбасса… Может, вы в Симферополь съездите в ФСБ, про Ахтема спросите? Они вам скажут. Меня на порог не пустят, а с вами они поговорят, вы же для них свой…

Сергеич, жевавший пирог с мясом, замер и жевать перестал. Три пары глаз на него смотрели пристально, сосредоточенно, выжидающе. И один взгляд – Айше – блестел выступившими слезами. А его самого испуг пронял. Испуг странный и почти необъяснимый. То есть физический, мышцы лица сковавший. А мыслей никаких этот испуг не вызвал. И сидел он так минуту или две, как неживой. А потом пожал плечами и поэтому понял, что испуг проходить стал.

– Да я ж не русский, я украинец, – сказал он негромко и не очень внятно.

– Но вы же там по-русски говорите, – сказала Айсылу и голос ее чуть громче прозвучал.

– Ну да, по-русски, – ответил он. – Но я…

Сергеич пытался найти слова, чтобы получше объяснить свой страх и нежелание ехать куда-то к людям, которые власть представляют, да еще и не просто власть, а российскую власть. Куда ему к ним? Зачем? С украинским паспортом и в разбитой машине.

– Я и дороги не знаю, – помямлил он напоследок.

– Бекир бы вас отвез, – сказала Айсылу. – Но если не можете, ничего…

Этот ужин закончился раньше, и Сергеич, отказавшись от чая с пахлавой, отказался и от предложения Бекира отвезти его наверх к пасеке. Сказал, что пешком пройдется.

Яркие звезды горели над Куйбышевом и Албатом. Звездам было все равно, над кем гореть, кому ночь освещать своими точечными лампочками. В поселке было тихо. Только иногда лаяла собака и ей отвечали лаем еще две или три.

Сергеич прошелся к мечети, которую только сверху видел. Вблизи она оказалась красивой, сказочной, но не очень большой. Теплый ветер возле мечети усилился и дул в лицо. И уловил Сергеич во вкусе ветра соленость моря. Подумал о том, что через пару дней он его увидит. Увидит Черное море. Может, даже искупается. Плавок у него нет, но кто на него внимание обратит, если он в трусах в воду полезет? Никто! Кто на стариков смотрит? Кому они, кроме себя, нужны? Ну он, может, еще пчелам своим нужен. И больше никому. Даже жене бывшей не нужен. И дочке, похоже, тоже не очень. Иначе бы она звонила и спрашивала: как он и что с ним.

Со стороны горы, под которой пасека Ахтема стояла, нависала над поселком темень. И шагал Сергеич неспешно к этой темени, словно родная она ему была, словно мог он в ней с закрытыми глазами палатку свою найти и пчел своих услышать.

Навстречу «Волга» выехала, ослепила его яркими фарами. Из машины громкая музыка вырвалась и смех. Пасечник шагнул на обочину, обождал. Проводил машину взглядом – увозила она музыку и смех куда-то дальше, в другой конец поселка, к речке Бельбек.

Вернувшись, развел костер. Подвесил чайник с водой. В палатке зажег свечу и почему-то чай решил внутри пить, словно не хотел, чтобы его кто-то в темноте рассматривал.

Показалось ему, что после сегодняшнего ужина не позовет его больше в гости Айсылу. Не пришлет с Бекиром айрана и самсы. Может, даже и на море они его теперь не отвезут.

Мысли сами собой ушли к Ахтему, к их встрече много лет назад в Славянске на съезде пчеловодов. Мысли ушли туда, словно для того, чтобы доказать Сергеичу, что никакой особенной дружбы между ними с Ахтемом не возникло. Оказались они лишь соседями по комнате, соседями по обеденному столу, разговаривали вечерами в одной компании, анекдоты рассказывали. Водку пили. Только, кажется, Ахтем анекдотов не рассказывал и водки не пил. Но смеялся, анекдоты слушая. Ему тогда лет двадцать пять было, примерно столько же, сколько и Сергеичу. Значит, и сейчас они примерно одного возраста. Если он живой.