Сервер и дракон

– Нет, подождите. Все не так, помогите мне. – Кев сделал глубокий вдох и задержал дыхание. – Я покажу, смотрите.

Он запрокинул голову, осторожно нажал на глаза пальцами и снял линзы. Они оторвались от глаз со слабым хлопком и острой болью. Мир затуманился от слез. Он попытался жестом повысить резкость и почти запаниковал, когда ничего не произошло. Линзы лежали на ладони осколками крошечного хрустального яйца.

– Пожалуйста, – сказал он, протягивая их, – она должна быть в вашей сети. Она играет в «Дварфкрафт». Мне нужно найти ее.

– Зачем? – спросил джагги с пустым лицом. Его хриплое рычание, видимо, генерировалось голосовым ящиком.

Кев сглотнул.

– Это личное.

– Зачем?

– Ладно. Я обидел ее. Хочу извиниться.

Трое джагги молча изучали его. Пальцы у них дергались в ритме печати. У него зачесалась шея. Они как-то общались беззвучно.

Наконец чумная женщина заговорила:

– «Джугаад Джайю». Это паб. Она бывает там каждую среду вечером.

Они одновременно отвернулись и ушли в темноту, оставив его моргать от жжения в глазах.

«Джугаад Джайю» находился недалеко от университетского спортивного центра в Плезансе, в квартале джагги, поросшем беспроводными антеннами, будто колючим железным плющом. Стены покрывала протоклеточная краска, сообщающая о количестве углекислого газа, которое вырабатывал каждый дом. Окна были заколочены.

Когда он открыл дверь, звякнул колокольчик. Пахло индийской едой и пролитым пивом, подошвы прилипали к полу. Люди небольшими группками сидели за узкими столами: джагги в простой темной одежде, в футболках с замысловатыми рисунками, почти все – мужчины и женщины – с бритыми головами. Из-за стойки на него смотрел индиец. Рука его лежала на латунной ручке пивного крана с надписью «Слюна кракена».

Позади Кева раздалось жужжание.

– Сунил, не смотри на него так, он со мной.

Это была Райя. Она сидела в инвалидной коляске, щетинящейся старой электроникой. У Райи были короткие рыжие волосы и пирсинг в верхней губе, в остальном она очень походила на свой гномий аватар – такие же красные щеки и чистая бледная кожа. Правая рука заканчивалась протезом, покрытым светлым деревом, наверное березой, с замысловатым кельтским узором. Впрочем, под деревом пряталась стандартная модель «Сименса». Ног не было ниже колен.

Сердце Кева обрушилось куда-то в живот, тяжелое, как пушечное ядро.

Когда она прищурилась, вокруг глаз показались морщины: она была как минимум не моложе матери Кева.

– Говорят, ты меня искал. Не боишься джагги? Не показывай им страх, а не то они съедят тебя заживо. Давай, садись.

Он прошел за ней к узкому столику в углу. Угрюмый Сунил принес ему пинту бледного эля, от которого сильно пахло хмелем.

– Итак, – сказала Райя, – и что ты здесь делаешь? Разве это не испортит твои оценки в F+, или как там детишки развлекаются в наши дни?

Кев посмотрел на свой стакан, мечтая нырнуть в него и исчезнуть, как русалка-алкоголичка.

– Я хотел извиниться, – сказал он. – Я должен был поговорить с тобой раньше, а не вываливать все вот так. Помочь тебе закончить собор или найти кого-то другого.

Райя посмотрела на него. Глаза у нее были такие же, как у ее аватара, цвета гномской зимней зелени.

– Возможно, это я должна извиняться, – медленно сказала она, – я вышла из себя. Ты можешь делать со своей жизнью все что хочешь, и не мое дело тебя отговаривать. Просто… то, что ты рассказал мне о своих друзьях… как это может быть реальнее того, что мы делали? – Она подняла здоровую руку и отхлебнула пива. – Не отвечай, позволь мне объяснить. Я же рассказывала, что была в Лондоне в четырнадцатом?

Она постучала по столу протезом примерно с таким звуком, с каким они на школьных уроках музыки стучали палочками.

– Там-то я и осталась без руки. Я была в метро, на линии Пикадилли, когда все системы сошли с ума. Я помню звук, как будто раздавили пивную банку. За много лет я сменила несколько штук. Они становятся лучше, но они все ужасно дорогие и не такие уж хорошие, честно говоря. Они пытаются понять, что им сообщают обрывки нервов, а потом выбирают из библиотеки движений самое похожее. Идея хорошая, только вот все люди разные. Он кажется чужим. А с учетом фантомных болей иногда немного сходишь с ума. Как будто к твоему телу прикрепили что-то совсем чуждое. Конечно, мозг пластичен и к этому можно привыкнуть. Он помогает, можно что-то взять или передвинуть, но это не рука. И с ним уж точно нельзя играть на пианино.

Ноги в каком-то смысле еще хуже. Конечно, можно было бы сделать протезы, как у Писториуса, и бегать, но я не хочу бегать. Я хочу подняться по лестнице или потанцевать.

Я не одна такая, особенно после четырнадцатого года. Мы склонялись к мысли, что проблемы скорее с программным обеспечением, что можно настроить алгоритмы индивидуально, использовать глубокое обучение. Или попробовать другую парадигму, научить их двигаться самостоятельно, а потом выяснять, чего же вы хотите, а не просто читать ваши сигналы. Обратиться к повсеместным вычислениям и понять контекст. И все это было бы выполнимо, если бы не локдаун.