Сервелант

Я лежал и слушал, делать-то все равно нечего. Слушал и думал – это ж надо, каким один человек может быть разным, Леша. Даже по телефону. С одними – нежная сосисочка в натуральной оболочке, с другими – этакая колбаса деловая, с третьими – вяленый балык пересушенный (простите за сравнения). И интонации меняются, и характер отношений, должно быть, вместе с ними, для каждого свой предназначен. А ты, Алексей, говоришь про искренность. Вот, не сойти мне с этого самого места! Все, что слышал тогда, повторить могу дословно, все! Но искренности в голосе не учуял. Прям, школа актерского мастерства имени Станиславского.

Но и другая мысль посетила меня и поразила до глубины души. Что же это получается – ведь она нас с братьями не выходя из кабинета продает? А как же магазин? А шикарная витрина? А благодарные покупатели, желающие отметить под хорошую закуску юбилей любимого вождя? Не по-о-о-нял… Правда где, я спрашиваю? Правды хочется, люди! Куда смотрит общественность в лице правоохранительных органов?

И тут раздался стук в дверь.

Что дальше произошло, помню смутно. Испугался я тогда ни на шутку. Но запомнились мне слова, произнесенные большим человеком в темно-сером пиджаке, который назвался странным именем – Следователь Шмагин-Обэхаэс (сейчас-то я понимаю, что не имя это, а должность): «Давно мы за вами, гражданка Леонтьева, наблюдаем. И вывод в свете последних событий сделали – на покой вам пора, на дачу в Мордовию».

Только недавно я узнал, Леша, что это за место такое – дача в Мордовии, а тогда пригрезилась сказка настоящая про вечный покой среди гор и лесов (с чего бы это? Ведь ни гор, ни лесов я в жизни не видал! Гены, должно быть, знать дали). Представляешь, до сих пор мне моя сказочная Мордовия иногда снится. И колбасит твоего верного слугу при этом не по-детски…

А потом… Что, кстати, было потом? Не помню, представляешь? Провал в памяти. Видимо, долбанули меня хорошенько при очередной транспортировке, сознание потерял. Неправдой, Лешенька, выражение о колбасе безмозглой является, чистейшей воды вымыслом. Ведь, если нет мозгов, то не может быть и потери памяти. Память-то где находится? То-то! В мозгах, где ж ей, болезной, еще размещаться? Не в заднице же. Хотя… Как знать, как знать… Ты же рассказывал, что зад твой до сих пор отцовский ремень помнит, а сколько лет прошло. Эх, много еще загадок современной науке решить придется, тысячи белых пятен, если так можно выразиться, раскрасить во все цвета радуги и их многочисленные и разнообразные оттенки.

Короче, очнулся я, Леша, на витрине. Покоюсь под прозрачным стеклом в окружении женщин. Ты чего смеешься? А, над женщинами! Прости, привычка. Это для вас, рожденных людьми, женщинами называются только ваши, человеческие особи иной половой принадлежности. Для меня ж и колбаса любая до сих пор – баба бабой. Естественно, кроме сервелата… Ладно, не отвлекай!

В общем, слева – гражданка Докторская, справа – мадам Краковская. Так они представились. И черт дернул этих продавщиц меня рядом с Докторской положить, вот она и орет через мою голову. А чего несет, Господи, чего несет! Вот уж мозгов-то у кого нет, одна задница. Фамилия, кстати, очень даже подходящая – любого нормального мужика до психического расстройства залечит одним своим видом, а уж если послушать ее, вообще умом тронешься. Как говорится, ни ума, ни мяса – горох ядреный да шпик вареный.

– Послушай, – говорит, – подруга (это она Краковской, значит), мальчик-то наш проснулся. Смотри, какой симпатичный. А пахнет как! Молодой человек (ко мне уже обращается), вы каким парфюмом пользуетесь – чесночным или папричным?

– Чего? – не понимаю.

– Ну, для запаху более аппетитного, в вас какие ароматизаторы добавлены?

– Мясо, – отвечаю, – сало, соль…

– Нет, вы, – кокетливо возмущаться начала, – глупый какой-то. Мясо, сало и соль – это основные ваши ингредиенты, а для аромату такого чудесного в вас чего положили?

– Это в вас, – говорю, – положили для аромату. А я сам по себе такой замечательный, натурально копченый, усекли?

– Вот дела! И что, не варили ни минуточки?

Тут Краковская за меня вступилась:

– Ты чего к парню прицепилась со своими отдушками? На ценник его посмотри, а потом спрашивай. В таких, как он, одно мясо. Это мы с тобой помоями набиты – я наполовину, а ты на все сто процентов.

– Что ты сказала, баранка стервозная?

– Ладно, не обижайся, на семьдесят. А про стервозность ты права. Лучше быть стервой, чем дурой.

– Ой-ой-ой! Можно подумать, все, как ты, умные!

– Не все. А за комплимент спасибо, – и многозначительно так на меня посмотрела.

Мол, Докторская как раз тот случай, когда и стерва, и дура одновременно. Я не выдержал – рассмеялся. Слава колбасному богу, эта идиотка вареная заснула, а то бы я выслушал приветственный адрес в свою честь. Краковская мне определенно начинала нравиться, вот пахло бы от нее получше, а то протухшая, вроде как…

– А скажите, – обратился я к ней, – мадам Краковская, каким таким образом наше происхождение на ценность влияет?