Сервелант

Болтаюсь, я, короче, в коптильне под самым потолком и кайфую. Кайфую и мужаю одновременно. Твердею не только телом, значит, но и характером. И чувствую, что пройдет еще немного времени, и стану я не мальчиком мягким, аморфным, но мужем. Причем, мужем таким обаятельным и привлекательным. Таким, что одного вашего взгляда на меня хватит (да простят меня вегетарианцы) для вызова обильного слюнотечения. Ой, елки-палки, прямо как академик Павлов со своею собакой подопытной Белкой (или Стрелкой? Плевать, не суть важно). И чувствую я себя таким волшебно сильным, что даже не думаю об истинном своем предназначении – оказаться нарезанным на тонкие колечки и разложенным на фарфоровые тарелочки. Точнее, думаю, но чувствую, что не будет этого. Иная мне судьба предначертана. А какая – неведомо. Знаю только, что не быть мне рассеченным и съеденным. Твердо знаю. А если знания твердые проявились, значит, характер возник. И не просто характер, а твердый такой, настоящий мужской, в общем. Харизма, короче. И так мне, братец, захотелось вдруг стать человеком! Так захотелось… что понял я – цель в жизни появилась. Ну, а уж коли цель есть – пиши: «пропало». Пиши, пиши… Воля, говорят, чудеса творит. Если чего-либо очень хочешь – непременно случится. Не-пре-мен-но! Ты уж мне поверь на слово, я то знаю. Да и свидетели существуют. Николай, например, батя мой приемный. Да и Лешка, вон, похоже, не сомневается, смеется. Леш, почему, кстати, ты не сомневаешься? Когда закончим, ответишь? Ну, ладно, идет!

Дальше, значит. Продолжаю.

Характер мой затвердел, и в ту же секунду дверь открылась (точнее, шторки распахнулись) передо мной в большой мир. В ваш мир, людской. Выехал я из коптильни, гордо покачиваясь на транспортере. Чистый весь такой, ароматный, самодостаточный, с единственной целью в жизни – стать человеком, таким же сильным и красивым, как тот, что нежно снял меня с крючка и бережно уложил в ящик поверх моих братьев, таких же чистых и ароматных, как я, но бесцельных, а, потому, предназначенных на съедение вашему брату. За своими думами я и не заметил, как поставили наш ящик с десятком таких же впритирочку в крытый фургон, захлопнули глухую дверь, и враз стемнело. А потом… Потом нас начало трясти. Это я сейчас понимаю, что машина с места тронулась и поехала, а тогда напугался. И сильнее, пожалуй, чем когда крысы вокруг бегали. Спаси меня, бог колбасный, не дай во тьме трясучей навеки пропасть из родного ящика! Спаси и сохрани, ладно? Уж я, поверь, не забуду…

И вот тут-то, братья мои и, естественно, сестры по разуму, последовала цепочка тех знаменательных для меня событий, которые, с одной стороны, крепко пошатнули мою уверенность в собственных силах, а с другой – дали понять, что если не хочешь, колбаса ты этакая, быть съеденным, слопай кого-нибудь сам. Или заставь кого-то схарчить не тебя, а ближнего твоего. Подставь, короче. Или, на худой конец, наблюдай молча, не высовывайся.

А произошло следующее.

Тряска неожиданно закончилась, дверь фургона распахнулась, и в нашу тесную каюту хлынул солнечный свет. Спас-таки, бог колбасный. Спас! Обещание свое помню, постараюсь не забыть. Хотя… Как там у вас говорится? Обещать – не значит жениться? Так, кажется?

Значит, дверь распахнулась, свет хлынул, и услышал я голоса. Два голоса – мужской, мягкий и глубокий, и женский – твердый, но ласковый. Первый принадлежал экспедитору, мужику с волосатыми руками (я еще тогда подумал, что у меня скоро такие же будут), который привез товар, то есть нас с братьями и сестрами, а второй – товароведу, миловидной (на мой колбасный взгляд) даме с нежными ладошками. Боже, как эротично она меня погладила!

– Здравствуйте, Мария Станиславовна.

– Добро пожаловать, Мишенька. Тебе мы всегда рады. Чем сегодня порадуешь?

– Вот, короче, – Миша стеснительно отвел глаза, – ящичек сервелату московского, и, это, как его… как обычно, в общем. Докторская там, Краковская, Прима и эта… Ну, как всегда, короче… по накладной… Посчитайте, Мария Станиславовна, все ль правильно.

Экспедитор отвалил в сторонку и закурил беломорину. И ты представляешь, Леша, эта нимфа, нет, скорее, богиня, подошла к нам… И протянула свою изумительную руку прямо ко мне… Я хотел поздороваться, но онемел от внезапно нахлынувшего на меня ощущения счастья. Знак. Знак судьбы – она выбрала меня. Именно меня! Эх, вот стану человеком, обязательно женюсь на ней. Какие руки! Господи, какие у нее руки!

– Что ты, Михаил? Ты человек у нас практически свой. Давай накладную, подпишу, – обладательница эротичных рук протянула одну из них (в смысле, рук) экспедитору. Я подумал – для поцелуя, а тот олух… Нет, вы только послушайте! Этот недотепа достал из-за пазухи и отдал ей какую-то грязную мятую бумажку, которой, я сейчас думаю, подтираться-то приличный человек не станет. Вот чудило, честное слово! Такой момент упустил!

– Спасибо, Мария Станиславовна… Я, это самое… того…

– Возьми, Миша, колбаски. Давно, небось, сервелатику не едал? Бери, не стесняйся, заработал. На комбинате-то, наверное, с этим делом строго?