Серп демонов и молот ведьм

– Грязь с паркета затираю. Поручили, – скромно нашелся на полу вохр. И взялся усердно возить по полу кепкой, так как форменную фуражку он вчера, в ненастный день, где-то обронил, может, в транвае или у пива за ларьком, когда справлял пожарную нужду.

В кабинете кадрового босса на грудь Горбыша, как орден заслуг в степени, опять прикрепил начальник значок образования «М. Г. Университет» и отечески напутствовал, похлопывая по спине кителя и шее:

– Ты на своей мотке? Молотком! Так, поедешь к одному строевому, человеку-адмиралу, старичок такой мелкий, как тарань, седенький. Скажешь, но культурно. Мол, вы звонили на газету по теме встречи, рожали желание свидеться с обозревателем наук. Вот, мол, послан доставить вас в цельной сохранности при удобствах, как заслуженного подлодника, прямо по адресу проживания указанного газетного лица гражданина Сидорова. Который вас – да не тебя, дура! – с вас снимет научный протокол. Или как хотите, мол. Вы, дескать, ожидали, по нашим данным, с ним свиданки. Полного контакта. Так что едемте, прошу, к нашему гаражу. Отвезешь прямо по адресу, вот, держи бумагу. Сам прочитаешь? Только брезентом заслуженную доходягу прикрой, а то все из него выдует. Пускай калякают. Главный товарищ редактор, как вы его, засранцы, кличете, Череп, лично велел: пусть стыкуются, под новую сенсацию роют. Понял? Про исчезающих тарелок, как в нашем буфете. Не понял? Ладно, тебе пока рано. Вот еще бумажка-пакет, не спутай по большой грамоте, – тут руководство сообщает товарищу этому Сидорову, что два дня его на работе – один пшик. Пора бы оборзевать, раз взялся на должность, а то знает – через неделю статья на стол или зубы на полку. Все, отвезешь по официальному адресу, не где дуни с феней в трубку обещают вечный понос, сдашь в имеющиеся по адресу руки. Понял?

– Должен доложить! – выпрямился весь красный вохр.

– Долаживай! – скомандовал отставник-кадровик. – Ты парень у меня на заметке шустрый. Что еще?

– Господин и. о. Моргатый на встрече не всю правду вам соврамший. Не был он с той Лизаветой прекрасной нигде в «Воньзаводе», она его кинула на коже в «Лексус», как позорного промокашку, а сама целый концерт липла в лапы одного ихнего нового факира, костоправа мыслей Ахуйкина. Точно, святой истинный… Я пробрамшись был и сидел все тихой болонкой, не тявкал. Она к тому в этой кодле с небритостью теперь гребет.

– Да знаю я! – в сердцах кинул кадровик. Горбыш так и обмер, как слегка поцелованный холерой. – Что еще, гутарь, – велел начальник режимов.

Горбыш огляделся, заглянул за шкаф и под огромный, как эсерский броневик, стол.

– Так у их затевается большая заваруха. На свои деньги, в личное отпущенное Вами время, – зашептал вохр, – я вчера туда пролез с целью. Все изучил поперек.

– Ну! – с грубым напором прогудел отставник-затейник.

– Встретил в углу за матами знакомого здорового, нажравшего стероидных мышцев атлета Гуталина. Он у них на представлении бумажные кандалы, бздя с натуги, в клочья рвет. Реквизит не жалеет, центнер бумаги извел. Я ему говорю: «Дура, кто ж так кандалы сбрасывает с оков». А он мне: «Я Вам, господин вохр, очень в доверии. Вы такую собаку нам… ну это ладно. Меня, мол, в пример ихним мышам как лучшего крысака по илюзьену рекомендуют. Теперь и во веки веков. И хотят поощрить бесплатной турне «Бронепоезд свободы давит Совдепскую Россию» с выступлением на ихних полустанках под шармань и волынь. Показывайте, как рвать, господин артист», – говорит мне этот никчемный.

Оделся в кандалы, бумага хлипкая. Дернешься – сразу разлетается. К свободе-то надо с опаской тереться. Ну я этому и дал мастерский класс приготовишке. Рвал, ногами сучу, слюной давлюсь. Голова у меня с потерянной фуражкой из стороны в сторону слетает. Упал на чашечки, ползу, звуки скулю, а все равно рву. Свободы мне надо. Грохнулся навзничь об мат, ботинками дергаюсь, языком синим линолеум лижу, головенку вверх гордо пучу. Тут только порвал. Заплакал Гуталин черной завистью и говорит: за такой номер, брат, тебе полные трусы зелени насуют, а я как был нищий обжимала жирных жаб, так и сдохну апполоном двухведерским. И секрет мне шепнул: у них в кодле все забаламутилось. Девка одна бывшая пришла в слезах у бывшего Ахуйкина порошек вымогать и орет: ухожу от тебя, верхоплавкая плотва. В рай. В подземельную кущу, не могу тебя страдать, без кожи, мол, уже. И рожи. Ну, девку прогнали. Велели охально готовить представление: «Лежи голая в гробу и каждому дай. Взагробная половая жизнь-менсталляция». Был у них крупный сбор всей шайки: этот потом какой-то польский, еле по нашему материт, и все кто самые выделываются, навроде меня мастера. Ставим, говорят, свет. Инсталюем весь этот рай в жопу. Извиняюсь, выражения правды искусства. Со свистом, мол. Гони, говорят, поляк, злотые фунты на это проклятье миру, дому и человеку.